Героический эпос народов СССР. Том второй
Шрифт:
Стрельба кончилась, начались приготовления к последнему состязанию — к борьбе. Кто самым сильным окажется, тому и будет принадлежать узбечка Барчин. Все зрители — множество калмыков и десять тысяч юрт байсунцев, собравшихся в Чилбир-чоле, — взялись за руки и расселись на земле вокруг майдана.
Девяносто без одного калмыцких богатырей во главе с Кокальдашем уселись в ряд по одну сторону, Алпамыш с Караджаном — по другую. Середина круга была оставлена свободной, — получился просторный майдан для борьбы. Люди полили пыльные места водой.
Встал со своего места Караджан, скинул верхнюю одежду, одежду для борьбы надел, подпоясался — и вышел на майдан и в честном бою одолел всех своих противников. Утром, переодевшись, вышел на майдан сам Алпамыш и стал вызывать Кокальдаша на бой. Говорит ему Кокальдаш-батыр: "Не гордись, узбек, не надейся получить возлюбленную свою. Смотри, как бы не погиб ты здесь, на чужбине. Лучше сразу уступи мне дочь узбека Байсары… "
Слова эти услыхав, так ему ответил Алпамыш:
"Видан ли подобный бек или тюря, Кто, любовью пылкой к девушке горя, Уступил врагу невесту бы свою, Если не погиб из-за нее в бою? Лучше выходи ты на майдан, дурак!.. " Обозлился, слыша это, Кокальдаш, С головы сорвал и бросил свой колпак: Крикнул: "Если так, ты душу мне отдашь!" Тут же он разделся, подпоясал стан Минарета выше, — вышел на майдан, Машет он руками и, как лев, сердит — Пыль до облаков он на ходу клубит, Алпамыш с тревогой на него глядит: "Ну, а вдруг калмык узбека победит?!" Очень был свирепым Кокальдаш на вид, Из толпы меж тем несутся голоса: "Поскорей бы взяться вам за пояса! Тут бы стало ясно, кто сильней, слабей!.. " И за Алпамыша Кокальдаш взялся, И за Кокальдаша Алпамыш взялся, — Снова шум большой в народе поднялся: "Алпамыш! — кричат узбеки, — не робей!" Калмыки кричат: "Э, Кокальдаш, смелей!" Силы не жалеет Алпамыш своей, Кокальдаш в борьбе становится все злей, Но ни Алпамыш не свалит калмыка, Ни калмык его не одолел пока. Гнут хребты друг другу или мнут бока — Хватка у того и этого крепка! На майдане два соперника-борца Борются, как два шакала-одинца, Только нет упорной их борьбе конца, — И народ не знает, кто же верх берет, И шумит, терпенье потеряв, народ…Опасаясь за исход единоборства, Ай-Барчин обращается к Хаким-беку, — такое слово говоря:
"Розы куст в саду благоухан весной, Соловей поет, любовью пьян, весной, Вы не евнух ли, сын дяди, милый мой, Если своего соперника, увы, До сих пор в борьбе не одолели вы? Что с тобою стало, милый бек Хаким? Иль не дорога тебе Барчин-аим? Если ты с врагом не справишься своим, Я вместо тебя борьбу продолжу с ним, Мужества не меньше у твоей Барчин, Сил не меньше есть, чем у иных мужчин, Если ты стал слаб, мой бек, мой господин, Я сама сейчас, одевшись по-мужски, Перед всем народом выйду на майдан, Калмыка такого разобью в куски! Э, возлюбленный мой Алпамыш, мой хан! Что же ты молчишь, меня томишь, мой хан! Иль напрасно был ты с детства мне желан? Девушками ты осмеян, Хаким-джан! Евнухом тебя они теперь зовут, — Девушек насмешки сердце мне сожгут, Люди от героев дел геройских ждут, Доблести дела потомки воспоют, Слабости дела навеки осмеют, Соберись же с духом, силу собери, Калмыка-врага, мой милый, побори! Если ж не поборешь — сам себя кори, — О любви ко мне молчи, не говори!.. " Ай-Барчин слова такие говорит; Долго Алпамыша бедного корит, Сердце Алпамыша от стыда горит, Жгучая слеза глаза ему слепит, — От любимой столько слышит он обид! Калмыком ужели будет он побит? Чести он своей ужель не отстоит? Силы неужель не удесятерит? Страстью соколиной Алпамыш кипит, Ярым гневом львиным Алпамыш горит, Силою тигриной Алпамыш налит: Калмыка он жмет — калмык едва стоит, Калмыка он гнет — хребет его трещит; От земли его он отрывает вдруг, В небо высоко его швыряет вдруг! Видя это чудо, весь народ шумит, Головы закинув, в небеса глядит, Как батыр огромный с неба вниз летит, — Альчиком игральным кажется на вид, В землю головой зарылся наш батыр — И погиб злосчастный Кокальдаш-батыр…Сорок девушек. Каракалпакский народный эпос
Руины города Саркоп
Возвратимся, друзья мои,
В тесный круг
Сорока подруг,
Сорока сестер Гулаим;
Подивимся, друзья мои,
Силе и красоте ее;
Постоим, друзья, поглядим,
Как сверкает солнечный блик
На чеканном щите ее,
Как весельем пылает лик
Пери подобной Гулаим,
И заслуженную хвалу
Статной дочери Аксулу
В умилении воздадим.
Травы приминая в степях,
Снежный прах взметая в горах,
Сорок дней и сорок ночей
Вдалеке от своей земли
Сорок девушек провели.
Сорок дней и сорок ночей
Радовались воле своей,
Закаляя борзых коней
И учась ремеслу войны.
Молвит наконец Гулаим:
"Ну-ка, милые, поглядим -
Хорошо ли закалены
Ваши резвые скакуны,
Поглядим — на что вы годны!
Время ветру подставить грудь,
Время, сестры, в обратный путь!"
Мчатся девушки на конях,
Привставая на стременах,
Стрелы тонкие вдаль меча,
Плотный воздух рубя сплеча.
Мчится Гулаим впереди,
Актамкера камчой хлеща,
И неведомо ей самой,
Отчего у нее в груди
Сердце храброе, трепеща,
Полнится тревожной тоской,
Отчего за слезой слеза
Набегает ей на глаза?
Чем быстрее скачет она
И чем ближе страна Саркоп,
Тем сильнее плачет она,
И горит Гулаим, бледна,
Словно утренняя луна.
Бьет ее озноб,
Влажен лоб,
Руки у нее — точно лед;
Стонет Гулаим, слезы льет…
Сорок девушек ей кричат:
"Что с тобой, сестра, погоди!"
Мчится Гулаим впереди,
Не оглядывается назад,
Сорок девушек мчатся в ряд
И не могут ее догнать…
В льдистом вихре, в снежной пыли
Первый луч сверкнул над землей.
Гулаим на Миуели
Прискакала ранней зарей.
Огляделась она вокруг -
Вскрикнула…
Прямой, как стрела,
Стан ее согнулся, как лук.
Стремена потеряла вдруг,
Выронила поводья из рук
И, лицом, словно снег, бела,
Свалилась с седла.
Здесь был враг,
Песок перерыт
Множество копыт.
У ворот
Раздувает ветер степной
Черный иноземный шатер.
На воротах стальной запор
Весь в царапинах.
Вбит в замок
Иноземный кривой клинок
И оставлен так.
Враг не мог
Сбить замок и запор сломать,
Крепость Гулаим разметать, -
Загрязнил островной песок
И ушел без добычи вспять.
Девушки рыдают, скорбя
О родимом эле своем,
И, услышав стенанья их,
Причитанья-рыданья их,
Забытье свое одолев,
Гулаим приходит в себя,
И все ярче огнем живым
Разгорается взор ее.
Озирается, словно лев,
Опирается на копье,
Подымается Гулаим
И, к сорока подругам своим
Обращаясь, говорит;
"Юницы-батыры, сестрицы мои,
Подружки мои, соколицы мои!
Крепитесь! Настал испытания час,
А вы проливаете слезы из глаз.
Не лучше ли стан свой стянуть кушаком
И — на конь, чтоб вихрем лететь за врагом,
К седлу прирасти хоть на месяц пути,
Без устали мчаться и ночью и днем.