Герой вечного времени
Шрифт:
Перед глазами вновь всплыл вальяжно сидящий на поломанном кленовом деревце, напоминавшем тонкую лавочку, Васильчиков, суетящийся корнет Глебов, шагающий взад-вперёд Мартынов. И он – торжественно-молчаливый, задумчивый, с виду совершенно безразличный, рассматривающий, как по берёзке деловито бегут вверх и вниз рыжие муравьи.
Васильчиков явно подыгрывал своему подопечному, а Глебов не вмешивался. Михаил искоса, с усмешкой посматривал на эту возню, уверенно полагая, что всё это – глупая комедия.
Сколько раз перед ним возникала эта сцена, однако не притупилось ощущение трагизма и собственной вины за нелепое фанфаронство, наплевательское отношение к тому, что решалась
Теперь наступил покой, словно некая компенсация за нерастраченный земной потенциал. Создатель подарил ему привилегию творить, и он безмерно благодарен Ему за то, что пульсирует, бьётся ручеёк беспокойной мысли.
Здесь он понял главное, что смерти с кончиной физического тела нет, что в местах, совершенно недоступных для людей, жизнь не заканчивается, а только начинается свободное парение мысли. И если ты творческий человек, то можешь проявить себя в полной мере в любом виде искусства, не ощущая ни времени, ни усталости… Это на Земле каждый обретает своё направление, получая присущий только ему талант. Теперь же его ничто не отвлекало от полного погружения в любимое дело. В бесконечном поиске он поглощал информацию всего мироустройства Вселенной до мельчайших деталей, не зная усталости, с этим порой и забывался…
Он прикрыл веки. И опять всплыла картина дуэли, с итогом которой уже смирился, но знал, что на Земле с этим тоже не хотят мириться люди, до сих пор ворошат его прошлое. Лермонтов ощущал градус их любви и признательности. Этот градус будоражил Высшие силы, а они вновь посылали сигналы людям, которые, в свою очередь, писали поэмы, стихи, монографии в его честь, строили новые версии гибели…
Ему вдруг остро захотелось объявиться где-то на людной площади и прокричать во всю силу лёгких: «Друзья, спасибо за признание моего скромного таланта! И я перед вами виноват – растратил себя так опрометчиво и скоротечно!»
Михаил открыл глаза, посмотрел вдаль. На небесных сферах собрались клубящиеся тучи. По его воле они начали составлять картины, как на слайдах, образуя причудливые образы зверей, деревьев, каравелл, огромных ангелов с крыльями, картины из его поэм «Мцыри», «Демон», романа «Герой нашего времени».
Стоило ему только пожелать, и перед ним возникал целый небесный спектакль. Вот появились, вызванные из небытия, герои в античных одеждах, в центре угадывался верховный бог греков Зевс, рядом с ним – богиня Земли Гера. И дальше целая галерея известных с детства персонажей: образец мужской красоты Аполлон, Афина – богиня мудрости и справедливой войны, Гермес – кузнец и покровитель путников… На гребне волны восседал бог морей, брат Зевса Посейдон, а рядом – выходящая из пены богиня любви и красоты Афродита. Оживали античные истории, их Михаил знал с детства.
Снова прикрыл веки и погрузился в далёкое детство – предмет его неустанных воспоминаний, который был так сладок и дорог. Он бесконечно долго перебирал забытые сюжеты из своей короткой жизни, неожиданно появляющиеся перед глазами, как античные сцены.
Даже не очень приятные моменты в юной поре мы с годами склонны идеализировать, смотреть на них сквозь розовые очки. То, что доводило порой до слёз, теперь казалось всего лишь невинной забавой, шуткой.
Сред и сверстников он был заводилой, но иногда перегибал палку, обижал товарищей, и они пытались отплатить ему той же монетой. Вспомнился случай с булочками. Будучи неразборчивым в еде с ранних лет, мог съесть за раз достаточно много, чем забавлял друзей. Как-то и они разыграли Мишу: после
В этом, как и во всём, ощущалась его жадность к жизни, порой из-за спешки он не обращал внимания на мелочи, на неудобства, боль…
Боль и неудобства преследовали его всегда. С ранних лет он задумывался о несправедливости жизни. Как так: одним всё и сразу – ум, красота, карьера, известность, уважаемые родители, любовь друзей и противоположного пола. А ему – неброская внешность, неизлечимые недуги, в придачу комплекс неполноценности и насмешки окружающих…
Словно на неких весах, на одну чашу которых Бог кладёт все недостатки, страдания, неустанные поиски, на другую – талант и умение трудиться до умопомрачения. «Талант и труд – всё перетрут» – гласит народная мудрость.
Впрочем, некоторые не хотят трудиться, а хотят получать всё и сразу. Порой они с виду вполне благополучны, но копни чуть глубже, и мерзость полезет наружу… Тем не менее, такие не убиваются от своей внутренней убогости, живут припеваючи до самой смерти, оставляют потомство и… жалкую память о трудах своих, а, порой, ничего не оставляют, кроме долгов и сожаления при упоминании об усопших.
Михаилу Бог положил на весы много талантов, которые он понимал в себе спешил реализовать. Делая это, совершал немало необдуманных поступков, часто экстравагантных и даже злых. В нём будто сидело два разных человека. Один звал к добру и высоким идеалам. Этот человек любил жизнь и людей, обожал искусство. Другой – обиженный судьбой, задавленный болью и нестерпимыми страданиями, толкал на колкости, жёсткие шутки над друзьями, близкими людьми, дорогими сердцу женщинами.
Некоторые утверждали, что Лермонтов в человеческом облике «не совсем человек, а существо иного порядка, иного измерения, заброшенного к нам из каких-то неведомых пространств…»
Лермонтову память услужливо представила случай с Катенькой Сушковой, которая ему нравилась в подростковом возрасте. Это было накануне её предстоящей свадьбы и которую, таким образом, он умудрился расстроить, показав жениху, что у него с Катериной якобы есть отношения, всячески являя ей свою любовь. Он так искусно ухаживал за Катей, что она поверила и откликнулась на его притязания. А после расстройства свадьбы, посмеялся над ней, порвав отношения…
С этой, в общем-то, детской неблаговидной картиной рисовались и другие. Некая современница вспоминала: «У него был злой и угрюмый вид, его чёрные глаза сверкали мрачным огнём, а взгляд был таким же недобрым, как и улыбка, пронзительно впиваясь в человека или сверкая, как удары молний…Трудно было выдержать этот насквозь пронизывающий взгляд, который имел магическое влияние».
Этот «чёрный человек» сидел в нём и требовал жертв. Михаил, будучи на голову умнее своих незадачливых оппонентов, доводил их до бешенства, отчего и слыл жестоким, безжалостным человеком. Но вот незадача: знавшие близко его люди, не считали его плохим. Они любовью гасили в нём агрессию, которая куда-то уходила, возникала обнажённая сущность подростка: ранимая, глубокая и нежная.