Герой вечного времени
Шрифт:
– А ещё, – подхватила Дарина, – до сих пор не утихают споры, дискуссии, историки выдвигают новые версии о причине вашей дуэли, фактически – убийства, ведь расследования, как такового, проведено не было. Люди не могут смириться с величайшей несправедливостью, свершившейся здесь у подножия Машука…
Лермонтов взволнованно ответил:
– Уважаемые друзья, всё это время я думал о случившемся. И понял, что это всё же не главное для меня, важно – время, проведённое за работой, которой я отдался ТАМ со всей страстью и неутомимостью. Перед тем, как явиться сюда, я закончил объёмный труд
И ещё, друзья, я заметил, не в обиду… Не проявляйте столь усердного рвения в отношении меня, не называйте великим поэтом, я не привык. Приму всё, как есть, не капризничая. Позвольте мне одну только слабость: иногда удивляться всему… Да, да! Без этого вряд ли смогу. Со своей стороны, обещаю быть прилежным и терпеливым учеником. Постараюсь вас не разочаровывать.
Осознавая важность момента, и не веря до конца в происходящее, все молчали. Случившееся было настолько невероятным, что трудно выразить словами, они вдруг поняли, что оказались в центре поразительных событий, дарованных им судьбой.
Новая реальность
– Дождёмся темноты и двинемся к трамваю, – предложил Андрей. – Затем в электричке доберёмся до Ессентуков, где от вокзала рукой подать к дому Стаса.
– Но я почти раздет, – воскликнул Михаил. – Сидел себе у моря в шезлонге, мечтал и вот…
– Ничего, вас обернём до пояса пледом, окружим нашими хорошенькими дамами со всех сторон и проведём, словно кавказского пленника, в вагон. Народ в двадцать первом веке привычен ко всему, – убеждённо произнес Андрей. – Только не подавайте виду, что стыдитесь.
Станислав добавил:
– Сейчас кардинально поменялись мода и нравы. Женщины ходят в брюках, а летом – полуобнажёнными, иногда очень живописно одетые, или нарочито небрежно. Это такая мода, по сути, навязываемая безвкусица. Мужчины и женщины носят брюки, так называемые джинсы, и это не просто штаны, а демонстративное навязывание псевдобедности, демократичности нравов, выраженных в данном случае в одежде с искусственно потёртыми штанинами, с дырками на коленях. Носят их все подряд: толстые и худые, те, кому это идёт или не идёт категорически… Не удивляйтесь также, если увидите на лицах пирсинг – блестящие бусинки на носу, на бровях, на коже. А ещё татуировки на разных частях тела у мужчин и женщин. Поверьте, даже у меня это вызывает внутренний протест, отторжение, но что поделаешь, как говорил Цицерон: «O tempora, o mores!» 1
О времена, о нравы! (лат.)
– Да, сложно это понять, но постараюсь.
– Друзья, – нетерпеливо произнёс Станислав, – хватит разговоров, уже темнеет. Пора собираться.
Женщины собрали остатки еды, мусор.
– Мы забыли предложить Михаилу Юрьевичу поесть, – словно опомнился Андрей.
– Почти двести лет у меня также
Андрей подхватил шутку:
– Да всё тем же, Михаил Юрьевич, боюсь только, не все продукты вам понравятся, качество далеко не то, что было в ваше время.
Лермонтов надкусил было хлеб, но словно поперхнулся.
– Андрюха, не пугай человека, – заволновался Стас, – шутки твои некстати.
Андрей, пренебрегая этим замечанием, продолжил:
– Михаил Юрьевич, не бойтесь, не отравитесь, мы всё уже проверили на себе, – и непринуждённо рассмеялся.
– Я не всё понял из ваших слов. Мне теперь придётся основательно потрудится в вопросах терминологии, поработать с направлениями современного разговорного языка.
– А вот колбаски не желаете? – Предложила Ольга, – есть огурчики, перец болгарский, помидоры, картошечка…
– Колбасу, овощи – знаю… – Он откусил кусок «Докторской» и сморщился. – Что это? Или я забыл вкус еды?
– Может, попробуете огурец с хлебом? – Несмело предложила Ольга, – вот овощи…
– Мне есть захотелось, значит я живой, это радует. – Пытался шутить Лермонтов. Откусил огурец, пожевал. Потом перец и хлеб. – Всё вроде то же да не то, какое-то невкусное, но не могу сказать, что противное. Хлеб другой… На кавказской войне в полевых условиях мы ели часто второпях, сидя на привале. Я ко всему приучен. Но теперь другое всё и еда другая.
– Да, Михаил Юрьевич, трудновато вам будет приноравливаться к нашей жизни. Пищу мы вам постараемся подобрать, она весьма разнообразна, есть ещё продукты, выращенные у частников, «с бабушкиной грядки», они более натуральны, экологичны. Мы же питаемся просто. Иногда в спешке приходится покупать в супермаркетах, таких магазинах, где товар продаётся ото всюду: турецкий, китайский, израильский…
=Лермонтов, перестав жевать, оглядел всех и задумчиво произнёс:
– Понимаю, для меня это серьёзное испытание. Непонятно, зачем оно, что хотел Господь этим сказать, словно я подопытный экспонат.
– Теперь, Михаил Юрьевич, говорят: подопытный кролик. Вообще, это очень сложно – встроиться в новые реалии. Вы сильный, офицер – справитесь. Придётся знакомиться с новыми техническими средствами: телевизором, компьютером, телефоном… И этому научитесь. Не боги горшки обжигают…
Все уже собрались, стояли в сторонке, ждали.
Они шли гурьбой. В середине – Лермонтов, каждый пытался с ним заговорить, что-то добавить.
– Друзья, – предупредил Андрей, – шире шаг, идём к остановке трамвая, уже стемнело.
Вышли на асфальтированную дорогу, вскоре оказались у памятной стелы, белевшей в темноте, предполагаемого места дуэли.
– Михаил Юрьевич, а эта штука того самого дуэльного места, который непонятно почему до сих пор считается «официальным местом дуэли» – сказала Дарина, показывая на стелу. –
Лермонтов остановился и с любопытством смотрел на сооружение. Белинский на всякий случай встал сзади, мало ли… Может, придётся подхватить поэта под локоть.
– Впечатляет. Но дуэль была там, – Михаил махнул в сторону, откуда они пришли.