Гезат
Шрифт:
Опережая двенадцатый легион, я сообщил его легату Квинту Титурию Сабину, что гельветы преследуют римскую армию, отставая километров на пятнадцать. Мое сообщение очень удивило его.
— Ты не ошибся?! — задал легат вопрос, глядя на меня так, будто перед ним глупый шутник.
— Можешь спросить у пленного гельвета, — показав отогнутым большим пальцем себе за спину, сказал я в ответ, — но поспеши, потому что везу его к командующему армией.
Квинт Титурий Сабин допрашивать пленного не стал. Скорее всего, потому, что не имел переводчика. Он производил впечатление человека, который не верит никому, даже иногда самому себе.
Децим Юний Брут Альбин, выслушав мое сообщение, поморщился, словно его оторвали от приятного времяпровождения, после чего произнес философски:
— Когда-нибудь придется сразиться с гельветами, так что, чем раньше, тем лучше.
Легатов остальных легионов я не беспокоил неприятным известием, предоставив это сделать Гаю Юлию Цезарю. У него получится убедительнее. К командующему армией пробился не сразу. Он ехал на буланом жеребце в окружении большого числа молодых оболтусов из патрицианских семей, которые якобы перенимали опыт, а на самом деле пьянствовали и интриговали, пытаясь заручиться его поддержкой, получить рекомендации, вернуться домой, занять нехлопотный и денежный пост в Риме и провести остальную жизнь в неге и роскоши. Буланая масть сейчас не в моде у римлян, но жеребец этот особенный. У него копыта расщепленные, как бы состоящие из пальцев. Когда обнаружился этот изъян, позвали толкователя. Тот торжественно объявил, что хозяин этого коня будет править миром. Гай Юлий Цезарь узнал об этом и купил бракованного жеребенка за сумасшедшие деньги. За сколько точно, я так и не узнал, потому что каждый рассказчик называл свою сумму, у кого с какой начинались бешенные деньги.
— Пропустите его! — приказал проконсул, услышав мою перебранку с одним из холуев, а когда я подъехал, спросил: — Какую новость ты привез?
— Важную, — ответил я. — Гельветы идут за нами, чтобы дать бой. Я привез пленного, который подтвердит это.
Гай Юлий Цезарь гмыкнул и улыбнулся, будто услышал что-то очень забавное, после чего произнес:
— Я верю тебе и без показаний пленного. Было у меня предчувствие, что гельветы именно так и поступят, узнав, что мы направляемся в Бибракту.
— Им подсказали, куда ты ведешь армию. Мы разминулись с одним из доверенных людей Думнорикса, который возвращался от гельветов, — сообщил я.
— Хитрый галл решил помочь нашим врагам, чтобы прекратили грабить его земли, — сделал вывод проконсул.
— Он решил помочь самому себе, потому что сообщил гельветам не только, куда мы идем, но и убедил, что мы испугались их, удираем, чтобы обязательно произошла битва, — подсказал я. — Ослабленному после сражения победителю придется договариваться с Думнориксом на его условиях.
— Ты слишком умен для галла, — решил Гай Юлий Цезарь, улыбнувшись лукаво, будто хотел произнести: «А я разгадал тебя, шельма!», из-за чего стал еще больше похож на Михаила Задорнова.
Если бы он сейчас произнес по-русски в отношении всех остальных, кто еще не разгадал меня: «Ну, дебилы!», я бы нисколько не удивился.
Я тоже улыбнулся, представив, как римский полководец произносит эту фразу, и сказал в оправдание своих умственных способностей:
— У меня мать гречанка.
Греки сейчас считаются первыми пройдохами. Иудеи, которые вскоре свергнут их с этого пьедестала, пока что способны только мелочь тырить по карманам, а эта деталь одежды большая редкость в нынешние времена.
Гай Юлий Цезарь встретил гельветов на высоком и широком холме, через который проходила дорога. Вершину занимал большой каструм, сооруженный по всем правилам, со рвом, валом, частоколом и деревянными башнями через каждые метров двадцать-тридцать. Там находились оба новых легиона, вспомогательные войска и обоз. Если старые легионы не выдержат натиск врага, то отступят в каструм. Они стояли на склоне холма, ближе к вершине: седьмой, самый нижний, был построен фалангой во всю ширину долины, а восьмой и девятый — покогортно, образуя вторую, третью и четвертую линию. В пятой линии были катапульты и карробаллисты, приготовленные стрелять над головами легионеров. Видимо, проконсул решил повторить тактику, подсказанную мною Гаю Марию в сражении с тевтонами. Приятно, когда используют твой метод, пусть даже не подозревая о твоем авторстве. Именно поэтому Гай Юлий Цезарь приказал коннице, в состав которой была включена и моя турма, расположиться у подножия холма и спровоцировать врага на атаку стоявших выше легионов.
Гельветы спускались с вершины другого холма, расположенного через долину примерно в километре от нас. Они тоже оставили на вершине холма обоз с женами и детьми, а сами пошли в атаку очень глубокой фалангой, растянутой во всю ширину долины. Глубина фаланги была раза в два больше, чем ширина. Шли с криками, свистом и ревом труб, которые использовали их союзники-кельты: бойи, раураки, тулинги и латовики. Трубы эти длиной метр-полтора и заканчиваются приделанной под прямым углом головой какого-нибудь зверя с открытой пастью. В пасти находится язычок-трещотка, поэтому звук издают специфичный, не перепутаешь.
На нашем правом фланге стоит эдуйская конница под командованием вергобрета Лиска. Думнорикс находится в каструме под арестом. Гай Юлий Цезарь собирался казнить его за измену, но Дивитиак уговорил командующего сохранить жизнь младшему брату. Центр и левый фланг заняли отважные римляне. Поскольку моя турма — часть римской армии, но новая, наше место крайними на левом фланге. Построил ее в пять шеренг по шесть человек в каждой, как принято у римлян Я расположился в первой шеренге первым слева. Так буду виднее своим подчиненным, не перепутают ни с кем. Они предупреждены, что должны следовать моим приказам, а не проявлять отвагу бессмысленно и беспощадно. Никто ее не заметит и не оценит, потому что наши действия второстепенны, и я не собираюсь положить своих людей в первые же минуты первого серьезного сражения, бросив их на длинные гельветские копья. Атаковать будем с безопасного расстояния, метая дротики и используя метод караколирования. Справа, чтобы удобно было доставать правой рукой, к моему седлу приатачен кожаный мешок с пятью пилумами, полученными в обозе легиона. Такие же и у остальных бойцов турмы. Нам их выдали с охотой в обозе легиона. Если победим, вернем. В противном случае спросить будет, скорее всего, некому и не с кого.
День выдался пасмурный. Тучи, правда, не дождевые, но небо заволокли плотно. В кои-то веки буду сражаться не по жаре. Уже вторая половина дня, и, если бы июньское солнце имело возможность осчастливливать нас, сейчас бы был мокрым от пота. Смотрю на приближавшихся врагов без обычного напряжения, потому что знаю, что не придется биться ни на жизнь, а на смерть, что сразу отступим. Сдуру, конечно, можно и при таком раскладе нарваться на гельветское копье, но, как всегда, надеюсь на лучшее.
— Смотрите, журавли летят над гельветами! — радостно прокричал Дуфф, показывая пальцем в небо.
Не знаю, как он разглядел серых птиц на фоне серых туч. Я не сразу увидел их, хотя знал, где искать. Две журавля неспешно летели над вражеским строем, направляясь куда-то правее их лагеря. Остальные мои подчиненные тоже увидели птиц и заорали от счастья. Появление журавля — хорошая примета для женщины (забеременеет, даст новую жизнь) и дурная для воина (расстанется с жизнью). Кон рассказывал мне, что однажды армия эдуев, собиравшаяся добить ослабленных врагов, увидела летящих навстречу трех журавлей и отказалась от сражения, вернулась домой. Теперь мои воины не сомневались, что победа будет за нами, несмотря на то, что врагов в десять раз больше. Впрочем, в десять — это с учетом стариков, женщин и детей, а без них — раза в три, что тоже немало.