Гезат
Шрифт:
Женщины, готовившие на кострах пищу, посмотрели на нас без особого интереса. Чего не скажешь о мальчишках, которые высыпали к дороге, чтобы помечтать, какими сами станут, когда вырастут. Все мои подчиненные в бронзовых или железных шлемах и кольчугах. Под угрозой исключения из турмы я потребовал, чтобы каждый, оставив себе из трофеев один комплект металлических доспехов, обязательно надевал их во время рейдов или сражений. Мне нужны живые бойцы, а не мертвые хвастуны. Ближней к нам и на особицу от остальных была группа женщин и детей человек в двести. Мы миновали их, после чего я повернул коня влево, в просвет между этой группой и соседней. Воины турмы последовали за мной, растягиваясь в цепочку. Это маневр не остался без внимания женщин. Ближняя с недоумением пялилась на меня, продолжая помешивать палкой варево в бронзовом котле, висевшем над костром. Судя по запаху, готовила мясо с бобами. Доварить не успела, потому что мы охватили эту группу полукольцом и начали гнать в сторону дороги, уходящей в лес. Только в этот момент женщины поняли, что произошло, и подняли крик. Непонятливых и слишком горластых мотивировали ударами подтока копья или плашмя спатой. Самых безмозглых или безбашенных зарубили, после чего с визгом, криками и плачем женщины и дети двинулись в сторону дороги, а потом по ней к лесу и дальше. По пути мои воины проводили селекцию, отсеивая старух. На залежалый товар не найдешь покупателя.
Позади нас поднялся гвалт, который медленно, по мере подробнейшего женского пересказа информации, покатился к деревне. Я специально остановился на краю леса, чтобы посмотреть, что предпримут мужчины. Если за нами в погоню отправится большой отряд конных, бросим добычу и удерем, если маленький, устроим засаду и возьмем дополнительные трофеи. Ждал долго. Наверное, храбрые гельветские воины никак не могли поверить, что у кого больше борзости, чем у них. На склон холма вышли из деревни сотни две воинов, постояли там, посмотрел на меня, после чего вернулись на вече. Может быть, увидели меня и подумали, что возглавляю очень большой отряд, поэтому и не боюсь их, или, что скорее, угнанные нами женщины нужны были им меньше всего, о чем говорило и расположение этой группы наособицу. Я подождал еще минут пятнадцать, после чего поскакал догонять свой отряд.
Мы двигались без остановок часа два. Скорость была не ахти. Женщины и дети те еще ходоки. Не сильно помогло даже то, что каждый всадник посадил на коня, на круп и перед собой, по два-три самых маленьких детей. Вдобавок это гарантировало, что матери не сбегут. Несколько женщин все-таки умудрились незаметно сигануть в кусты и спрятаться за деревьями.
Начало темнеть. Я понял, что погони сегодня не будет, и приказал остановиться на ночь в очередной брошенной эдуйской деревне. Пересчитал пленников. Мы умыкнули семьдесят шесть молодых женщин и девушек и сорок пять детей. Цены на рабов сейчас низкие, потому что много захватили во время сражения, но по паре сотен сестерциев за женщину и по сотне за ребенка получим. С учетом того, что в турме осталось двадцать два человека, не такой уж и плохой улов. По уговору мне полагались три доли, двум декурионам по две, а остальным бойцам по одной. Перед сном перекусили, покормив и пленников. Запасов еды с собой у нас было мало, поэтому и мы, и они легли спасть впроголодь. Ничего, народ сейчас привычный голодать. Каждый третий или четвертый год неурожайный, зимой едят дикие каштаны и желуди.
Утром пошли дальше. Я был уверен, что погони не будет, поэтому не спешил, но на всякий случай метрах в пятистах позади скакал дозор из трех человек. Еще три всадника опережали нас примерно на километр. Мне не нужна была и встреча с римским дозором. Незачем им знать о нашей добыче.
Женщины и дети теперь шли спокойнее, без попыток удрать. Переспали с новым своим положением и смирились с ним. Да и куда им бежать?! Догонять по незнакомым, враждебным местам тех, кто не счел нужным отбить их?! Они были из племени бойев — самого воинственного из кельтских. Жизнь заставила быть такими, потому что раньше жили вдоль левого берега Ренуса (Рейна), а на правом были земли германцев, с которыми постоянно происходили стычки. Во время сражения полегло много их мужчин, а защищать чужих вдов и детей, тем более, кельтских, не в обычаях гельветов.
После полудня передовой дозор сообщил, что наткнулся на римлян. Отряд из трех сотен всадников — кавалерия седьмого легиона — ехал трусцой впереди своей пехоты. Мы тут же свернули на дорогу, уходящую на север и менее наезженную. Она вывела нас на скошенный луг со стожками сена. Видимо, эдуи, жившее в деревеньке, теперь разоренной, через которую мы перед этим проехали, успели скосить сено до появления гельветов, но развозить по дворам не стали. Все равно достанется врагам, так зачем надрываться?! По краю луга протекал ручей шириной метра два и глубиной по щиколотку. На его берегу мы и остановились.
С тремя бойцами я вернулся к главной дороге, где спрятались за деревьями и подождали, когда мимо начал проходить легион. Убедившись, что идут строго по вражеским следам, по сторонам не шастают, я оставил подчиненных наблюдать за дорогой, а сам вернулся в лагерь, взял с собой трех других, у которых были луки, и поехал с ними охотиться. Эдуи, как и остальные кельты, стрелять с коня не умеют. Точнее, выстрелить, конечно, могут, но точность будет та еще. Поэтому, когда на большой поляне на склоне холма заметили стадо оленей, спешились, привязали лошадей и пошли пешком, заходя против ветра. Стреляли с расстояния метров сто. Завалили двух оленей. Одного я тяжело ранил первой же стрелой и добил второй. Остальные три лучника попали в трех оленей, но раны были легкие, и все три зверя убежали бы, если бы я не завалил одного из них с расстояния метров двести. Для эдуев такой выстрел кажется фантастическим и по дальности, и по точности. Они еще приврут метров пятьдесят — и я вовсе буду выглядеть мифическим героем. Кстати, ни один из них не мог натянуть тетиву моего лука до уха. Если бы не видели, что я это делаю, ни за что бы не поверили, что такое возможно.
Когда вернулись с добычей в лагерь, детвора вовсю плескалась в ручье, громко крича и смеясь. Еще не понимают, что их жизнь изменилась коренным образом. Наоборот, радуются, что можно вот так резвиться, а не шагать с утра до вечера.
Пока женщины свежевали и разделывали оленьи туши, мы занялись частичным разделом добычи. Все соскучились по любви и ласке, поэтому решили, что каждый возьмет одну женщину. Оставит ли ее себе, или продаст — его дело. Окончательный расчет произведем после продажи добычи.
Я выбрал себе юную голубоглазую блондинку. Во время перехода она постоянно посматривала на меня с лютой ненавистью. А как не посмотреть на молодого командира в дорогих железных доспехах?! После сражения я носил снятые с убитого кольчугу с наплечниками и защитой живота и шлем, добавив к нему кольчужную бармицу, закрывавшую нижнюю часть лица, шею и частично плечи и верхнюю часть груди. К тому же, ненависть — изнанка любви. Есть особый кайф заниматься любовью с женщиной, которая тебя ненавидит. Меня такие заводят. Звали девушку Синни (Красивая), и это был редкий случай, когда имя отражало реальность. Концы ее двух толстых кос были сплетены за спиной, напоминая узду. Что ж, кобылка, ночью будешь объезжена. А поведешь себя неадекватно, продам и возьму другую.
Нашим избранницам и было поручено варить оленину. Котлов в наличии всего три, по одному не декурию. Никто ведь не предполагал, что захватим такую добычу. Поэтому сварили мясо в несколько заходов. Сперва поели мужчины, потом — дети и последними — женщины. Во время приготовления пищи они весело болтали, замолкая, когда приближался кто-либо из эдуев. Как догадываюсь, обсуждали своих избранников, и не важно, что выбор делали не сами. Браки совершаются на небесах, а там знают, кого кем наказать.
Для меня разметали верхушку одного из стогов, благодаря чему получилось широкое мягкое ложе. На него постелили попону, чтобы сено кололо. Ядреный запах жеребца, исходивший от нее, должен был, наверное, повышать потенцию. Синни забралась на брачное ложе без выпендрежа и легла на спину, положив руки вдоль тела. Нравится ей мужчина или нет, а надо под него подстраиваться, чтобы жизнь не стала еще хуже. На всякий случай я оставил оружие возле стога, хотя обычно кладу под рукой, чтобы в любой миг быть готовым отразить нападение. Саблю и кинжал завернул в кольчугу и сверху положил сагайдак, на который поставил шлем. Если кто-нибудь — не буду показывать пальцем! — попытается достать кинжал, звона будет много.