Гезат
Шрифт:
— Не знаю, согласится ли он, ничего обещать не могу… — начал неуверенно Кон.
— От тебя и не требуют обещаний. Возьми пару человек, по запасному коню на каждого, и скачи в Бибракту. Там поговоришь с родственником. Согласится — отдашь деньги, нет — проведаешь семью и вернешься, — перебив, сказал я. — Остальные ничего не должны знать. Ты отпросился по личному делу.
— Жена должна была родить, — сразу придумал он. — У меня четыре дочки, сына жду.
— Вот и смотайся узнай, оправдались твои ожидания или нет, — поддержал я.
— Лучше
— Решай сам, — согласился я. — Перед отъездом зайдешь ко мне, возьмешь деньги.
— Да я прямо сейчас и поеду, коней только оседлаю, — решил он.
— Тоже правильно, — произнес я, поворачивая в обратную сторону.
По пути к нашему лагерю рассказал ему, как поддерживать связь с родственником, поучил основам конспирации. С последним у кельтов совсем плохо. Впрочем, и у их потомков-французов тоже не будет выдающихся шпионов, так, средний уровень.
Белги штурмуют Бибракс. Делают это неумело, я бы сказал, криво. Плотно окружив с трех сторон (с четвертой узкая и мелкая речушка) поселение, защищенное рвом и валом, обстреливают из луков и пращ. Засыпать ров им, как догадываюсь, влом. Два отряда, образовав по «черепахе», попытались поджечь двое ворот, потеряли по несколько человек и отступили. При этом большая часть осаждавших стоит на безопасном расстоянии и криками поддерживает малую часть, которая атакует. Я наблюдаю за их действиями с вершины поросшего лесом холма, что километрах в полутора западнее. Ближе подходить опасно потому, что у белгов много собак. Животных не обманешь, сразу чуют чужака.
Я помню, как был на стажировке в Краснознаменном Черноморском Флоте. Корабль наш стоял в Стрелецкой бухте. По причалам бегала стая дворняг. На людей в форме — ноль внимания, но стоило появиться штатскому, поднимали лай.
Белги, хоть и считают себя кельтами, отличаются от живущих южнее, у которых собаки, конечно, есть, но не в таком количестве. И простоволосыми ходят редко. Климат тут холоднее, трудно пижонить. Еще у белгов много лучников и особенно пращников. Подозреваю, что Бибракс захватят, тупо завалив его камнями из пращ.
Я спускаюсь к подножию холма, где ждет турма. Мы сюда приехали не за тем, чтобы любоваться неумелыми действиями противника или на разведку. Уверен, что Гаю Юлию Цезарю уже донесли, что белги штурмуют Бибракс. Почему он не идет на помощь — не моего ума дело. Я отправился на войну, чтобы зажить мирно и сыто. Для этого нужны деньги. Много денег.
Мы едем по тропе на север. Дороги не знаю, полагаюсь на интуицию. Где-то западнее, левее нас, должен быть лагерь белгов и их обоз, а на нашем пути или севернее, северо-западнее пасутся лошади, потому что восточнее находится болото, мы сейчас огибаем его. Возле Бибракса всадников было мало. Пешему удобнее осаждать. Осталось выяснить, куда все остальные дели своих коней?
Вскоре тропинка выводит нас на длинную узкую долину, на которой
— А лошадей где пасут? — спрашиваю я ближнего, пожилого мужчину с растрепанной, темно-русой бородой.
— Там, — машет он рукой на северо-запад.
— Далеко? — задаю я следующий вопрос, дожидаясь, когда подтянется больше воинов моей турмы.
— Не очень, — отвечает обладатель растрепанной бороды.
— Может, здесь оставить? — как бы спрашивая самого себя, произношу я.
— Как хотите, только охраняйте их сами, нам с волами хлопот хватает, — отвечает второй охранник, помоложе и с аккуратной светло-русой бородкой.
Я вижу, что мои подчиненные охватили охранников полукругом, произношу:
— Не будет у вас хлопот ни с нашими лошадьми, ни с волами.
После чего беру пику, которая лежала на спине Буцефала перед седлом, и бью в голову сперва пожилого, а потом и того, что помоложе и более шустрого, потому что быстро понимает, что попал в непонятное, поворачивается ко мне спиной и пытается вскочить. Пика входит между лопатками, втянув в рану и немного грязной рубахи. Остальных убивают мои бойцы.
— Оттащите трупы в лес, потушите костер и соберите трофеи, — приказываю я ближним воинам, а дальним: — Гоните волов к тропинке. Дуфф, скачи впереди, чтобы они шли за тобой.
Мы не стали сразу гнать захваченное стадо в расположение римской армии. У Гая Юлия Цезаря есть привычка считать своими все трофеи, кроме доспехов и оружия. Надо признать, что большую часть их, превращенную в деньги и награды, проконсул возвращал своим солдатам, отличившимся в бою. Разница между тем, что заберет у нас и потом, может быть, вернет, была слишком велика, поэтому пусть не знает о нашей добыче. Мы пригнали захваченных волов на пастбище, где паслись наши. Там выбрали лучших, молодых и крепких, в упряжные взамен тех, что были, и пятерых на мясо. Остальные пойдут на продажу.
Пока мои бойцы свежевали вола и раздавали мясо нашим женщинам, чтобы приготовили обед, я отправился в каструм. Снабжением всей армии занимался трибун с широкими пурпурными полосами, выходец из древнего патрицианского рода Спурий Эбуций Кар. То ли кто-то из его предков женился на нумидийке, то ли женщины были не самыми верными супругами, но у трибуна черная курчавая шевелюра, вмятый нос с вывороченными ноздрями, обильно заполненными черными волосами, и очень смуглая кожа. Как и положено представителю древнего патрицианского рода, Спурий Эбуций Кар был падок на деньги и считал себя выше законов, особенно тех, что карают за мздоимство.