Гезат
Шрифт:
— Ала четырнадцатого легиона, по коням!
Выехали мы через ворота, которые охранял наш легион. Бой к тому времени сместился на запад. Повстанцы охватили германцев полукругом, пытаясь задавить массой. Первых было раза в два больше, вторые раза в два смелее и опытнее, так что пока потенциалы были примерно равны. Мы оказались на фланге и в тылу у повстанцев, чем и воспользовались. Я дал время турмам рассредоточиться, развернуться в лаву, после чего повел на врага.
В правой руке у меня пика. Показалось неприличным нападать сзади с длинным копьем. Оно для встречного боя. Бить в спину удобнее легкой пикой. Повстанцы из задних рядов, а там собрался по большей части молодняк, для которых бой был первым, все внимание сосредоточили на том, что происходит впереди, готовясь наконец-то сразиться. На стук копыт позади себя внимания
Я придержал коня, чтобы не налететь с разгона, не травмировать его. Вклинился между двумя вражескими всадниками, поразив пикой в спину сперва правого, а потом левого. Первый молча припал к шее коня, будто уснул, а второй громко и жалобно вскрикнул и обернулся. Безусый мальчишка лет пятнадцати, решивший стать героем, погиб до того, как убил кого-либо. Я протиснул коня вперед, уколол следующую пару сопляков. Рядом со мной так же успешно действовали мои подчиненные. Проблема была только в том, чтобы продвинуться вперед между сбившимися в плотную кучу повстанцами, задние из которых уже увидели, что их атакуют с тыла, и попытались развернуть лошадей, истерично крича, что на них напали, что их предали. Бойцы алы, наученные мной, добавляли паники, громко крича «Нас окружили! Спасайтесь!».
Я много раз видел, как большие и даже огромные армии ломались, начинали удирать при первом же ударе противника, уступавшего им по количеству, причем иногда в разы. Есть у меня версия, почему это происходит. В бою ты как бы сливаешься духовно со всеми своими соратниками. Вы образуете энергетическое поле, заряд или общий вектор которого образуется путем сложения. Ваше поле сталкивается с вражеским. Побеждает то, в котором больше воинов, заряженных на победу любой ценой. При этом их должно быть не только больше вражеских, но и своих, желающих спастись любой ценой. Иначе последние побегут и увлекут за собой первых, сработает стадный инстинкт. Вот и на этот раз удар моего небольшого отряда в тыл повстанцам сработал, как катализатор. Повстанцы, желающие уцелеть, перестали подчиняться воле желающих победить, побежали, увлекая за собой остальных. И бой превратился в избиение.
В отличие от германцев, у которых всадник и пехотинец вроде побратимов, обязанных выручать друг друга, у кельтов такой связки между бойцами не было. Всадники рванули, бросив своих пехотинцев. Сперва мы вместе с германцами перебили лучников и пращников, которые пытались добежать до леса и спрятаться в нем. Для этого им надо было преодолеть не меньше километра, потому что ближе все деревья были срублены римлянами. На такой длинной дистанции у них не было шансов добраться быстрее всадников. Я догонял их и колол пикой, куда попаду. Если не убил, найдется, кому добить раненого. Из римских укреплений уже выходили легкие пехотинцы, желающие ни столько помочь нам, сколько поживиться.
Очередная жертва в короткой козьей куртке серо-черной шерстью наружу во время моего удара крутанулась резко, потянув пику за собой, после чего упала на нее, сломав древко. Пришлось выбросить ненужный обломок, достать саблю. Она короче, не так сподручно убивать, часто приходилось наклоняться, чтобы дотянуться до бегуна, шарахнувшегося от лошади. Зато раненых должно быть меньше, потому что в большинстве случаев попадал в голову или шею.
До леса добежали всего несколько пеших повстанцев. Наверное, самые смелые. Полегло много и вражеских всадников. На поле боя бродили сотни лошадей, оставшихся без наездников. Очередное нападение повстанцев закончилось для них разгромом.
Солнце уже садилось, поэтому мои подчиненные торопливо собирали добычу. В первую очередь отгоняли лошадей, как самую ценные трофеи, в восточную часть поля, к «нашим» воротам, подальше от германцев, и только потом собирали оружие и доспехи. Союзники, стоит отметить, к моим подчиненным относились терпимо, признавали их вклад в победу, а вот подошедших после боя стрелков гнали в шею, порой жестко.
Следующий день прошел спокойно. Повстанцы выезжали на арбах на поля перед внешней линией римских укреплений, собирали трупы и увозили в лес. Наверное, боялись, что мы отрежем и заберем головы, чтобы служили нам. Опасения были небеспочвенны. Кое-кто из моих подчиненных уже обзавелся таким «слугой» и даже не одним, прикопав его до поры до времени за пределами римских укреплений. Поскольку похоронные отряды
Я был уверен, что понесенный урон надолго отобьет у повстанцев желание нападать на нас, поэтому заснул с мыслями о том, что на охоту теперь не съездишь, так что надо будет завтра порыбачить. Проснулся среди ночи от громких криков. Какое-то время лежал, надеясь, что это сон. Крики, доносившиеся с внешней стороны укреплений, не стихали. К ним добавился шум готовившихся к бою моих подчиненных, а потом и трубы просигналили боевую тревогу.
Матерясь про себя, я выбрался из арбы. Ночь выдалась светлая, несмотря на то, что луна была в первой четверти. Рядом с арбой уже стояла Синни с кольчугой и шлемом в руках. Пока я натягивал доспехи, Тили достала из арбы ремень с саблей и кинжалом, а потом лук и колчан со стрелами. Обе действовали молча. Не выспавшись, я бываю груб, мягко выражаясь. Не помешала бы и пика, но новая еще не готова. Кузнец обещал закончить наконечник завтра утром. Я так и не нашел обломок со старым. Наверное, какой-нибудь германец ныкнул. Мои подчиненные вернули бы. Достав из-под арбы связку стрел и взяв прислоненный к колесу щит, отправился на свое место по тревоге на внешней линии укреплений. У римлян четко расписано, кто и где должен находиться по боевой тревоге. Командиры подразделений обязаны проследить, чтобы никто не ошибся. Я забил на эту свою обязанность, сразу поднялся на башню. Был уверен, что, как обычно у кельтов, много шума из ничего.
Напротив нашего участка укреплений повстанцы притормозили, пересекая приток Озерена, поэтому к моему приходу только добрались до рва и начали закидывать его фашинами и сооружать из длинных досок мостки. В жидком лунном свете нападавшие казались существами из потустороннего мира. Их было много. Очень много. Может быть, так казалось потому, что была ночь. В темное время суток любая опасность кажется больше, страшнее. Что ж, ночь обещает быть нескучной.
Я поставил у ног колчан, рядом положил, развязав, запасные стрелы. Они были с костяными наконечниками, годными против кожаных доспехов, в которые облачена большая часть повстанцев. Бронзовый панцирь такой наконечник пробьет разве что при выстреле в упор и с кольчугой не всегда справляется. Зато костяные стоят дешево. Я ведь изготавливал стрелы за свои кровные. Сырье добывал сам, а легионерные умельцы вырезали из костей наконечники и изготавливали стрелы в обмен на мясо. Поняв, что одного пучка может не хватить, послал подчиненного еще за тремя связками.
Преодолев ров и добравшись до вала, повстанцы стали кричать тише. Наверное, решили, что осажденные уже услышали, что им идет помощь, или не хотели сбивать дыхалку во время карабканья по валу. Лестниц у них было маловато, поэтому многие повстанцы превратились в альпинистов-любителей. Навыков у них было маловато, поэтому до палисада на вершине вала добирались не все, а там их встречали пилумами и гладиусами.
Я стрелял не спеша, экономя стрелы, целясь в слабо защищенные места, чтобы поразить наверняка. Дистанция была не больше пятнадцати метров, промахнуться трудно. Предполагая, что мои стрелы насквозь прошивали некоторых. Убитые и раненые падали к подножию вала, скатывались в ров, а их сменяли живые и невредимые и с тупым, механическим упорством карабкались вверх. Наверное, темнота скрывала кровь и страдания соратников, а собственные крики заглушали стоны раненых. Когда не видишь и не слышишь, что с тобой может произойти, опасность кажется нереальней.
Не знаю, как долго продолжался штурм, но обе руки и особенно пальцы правой устали жутко. Я поймал себя на том, что натягиваю тетиву слабее, чем могу. Впрочем, на такой короткой дистанции этого вполне хватало. В дело уже пошла четвертая связка стрел, когда я почувствовал, что случился перелом. Самые смелые и отчаянные повстанцы, энергетический потенциал их армии, шли в первых рядах и погибали первыми. На смену им приходили менее заряженные, пока не дошел черед до тех, кто умирать не хотел. Эти, подгоняемые стадным инстинктом, добрались до вала, а вот лезть на него и погибать за абстрактное общее дело не решились. Наступил момент, когда у подножия вала скопилось большое количество повстанцев, которые почти не кричали и альпинистов из себя не корчили. Потом все вдруг, хотя общей команды я не слышал, устремились прочь от внешней линии укреплений, растворились в ночи.