Гезат
Шрифт:
В Афинах проторчали десять дней. Там нас все-таки догнал легат Гай Помптин. После чего мы пересекли Эгейское море, задержавшись на острове Делос на два дня, чтобы переждать сильный северный ветер, и двадцать второго июля прибыли в Эфес. С тех пор, как я был здесь вместе с армией Александра Македонского, город сместился вглубь материка, подальше от заболоченных участков, образовавшихся из-за заиливания реки. Мы высадились и под охраной когорты вспомогательных войск отправились дальше по суше. Марк Туллий Цицерон укачивался и, как большинство римлян, боялся моря, поэтому, несмотря на потерю времени, при первой же возможности менял судно на свою кибитку.
За время пересечения Эгейского моря я отдохнул душой. Свежий морской воздух продул меня снаружи и внутри, освободил от накопившегося на суше мусора. Плеск волн казался мне самой красивой музыкой. Да и места были знакомые. В каких только ролях не бывал я здесь! Теперь вот непонятно кем в свите бездарного поэта и полководца, который в свою очередь в свите бездарного наместника. Жизненный опыт подсказывал мне, что администратор из Марка Туллия Цицерона такой же, как философ. У него будут правы все, кто бы что ни делал, и сам тоже будет прав.
По мере углубления в провинцию Киликия Марку Туллию Цицерону начали поступать со всех сторон жалобы на предшественника. Аппий Клавдий провел здесь время с пользой для своего кармана, то есть, сундука. С очень большой пользой. Его добрые руки залезли во все сундуки жителей провинции. Новый проконсул отменял налоги, введенные Аппием Клавдием и списывал долги, накрученные на города и села без всякого повода и меры. Пятнадцатого августа мы добрались до городка Филомелия, расположенного на берегу пресноводного озера. Здесь был каструм пяти когорт из двух легионов, расположенных в провинции Киликия. Эти легионеры взбунтовались и бросили службу из-за проблем с питанием и задержек жалованья. Марк Туллий Цицерон пообещал погасить задолженность и наладить снабжение, после чего назначил им легата Марка Аннея и отправил в Иконий, где находились оба легиона, а сам занялся набором пополнения.
Точнее, занимались этим Гай Помптин и Квинт Туллий Цицерон. Я помогал последнему в наборе конницы. Первым делом они призвали на службу ветеранов, дав им блатные места до центуриона включительно. Затем начали заманивать аборигенов на службу во вспомогательных войсках. Желающих нашлось много. Места здесь не самые плодородные, сухие степи и горы. В степях живет полукочевой народ писидийцы, который на лето отгонял скот в горы. В городах население смешанное, занятое в основном добычей соли из соленых озер. Оба занятия тяжелые и малодоходные. Писидийцы нанимались в конницу, пролетариат — в пехоту. Лошади у кочевников были не ахти, малорослые, неказистые, хотя живут рядом с Каппадокией, которая испокон веку была главным поставщиком отличных жеребцов. Может быть, предпочитали таких, как и другие обитатели степей монголы, за неприхотливость и выносливость. Вооружены писидийцы составными луками средней длины, двухметровыми копьями и загнутыми мечами типа хопеша, но более короткими и легкими. Нанимались целыми отрядами со своими командирами и упорно не хотели делиться на турмы, служить не со своими сородичами, хотя относились к одному племени. В среднем их отряды состояли из пятидесяти человек, поэтому я с согласия Квинта Туллия Цицерона нанял десять таких. В итоге стал командиром алы из пятисот с небольшим человек. Бойда и Гленна назначил своими заместителями.
Писидийский язык похож на лувийский, который я освоил, живя в Милете, с добавлением хеттских и греческих слов, которые тоже были мне знакомы, так что быстро научился понимать своих новых подчиненных, а они — меня. Я отработал с ними тактику легкой конницы, состоявшей их лучников: налетели, обстреляли с дистанции, отступили, если враг контратаковал, вновь собрались и повторили нападение. Именно так, как мне рассказали, парфяне два года назад измотали римские легионы под командованием Крассов, отца и сына, погибших в том сражении, а потом тяжелая конница добила деморализованных легионеров. Спаслась всего четверть сорокатысячной армии. Писидийцам такая тактика была не в диковинку, поэтому быстро научились выполнять мои приказы. На скаку прицельно стрелять они не умели, что, скорее всего, не потребуется. Хватит того, что с остановившейся лошади попадали в мишень размером с человека с дистанции метров сто. Когда я показал, что можно попасть и на скаку, очень удивились и зауважали. Кстати, только благодаря этой способности поверили, что я не римлянин. Писидийцы считают легионеров хорошими пехотинцами, но относятся к ним с легким презрением, потому что отличным воином может быть только всадник. Это презрение распространялось и на остальных римлян, как на нацию пехотинцев. Поскольку я умел делать на коне то, на что писисдийцы не способны, значит, не пехотинец и не римлянин и наоборот. За это мне прощали даже седло со стременами. Ни того, ни другого у кочевников пока не было. Вместо седла использовали кожаную подушку, набитую овечьей шерстью.
К моменту выхода из Филомелия под моим командованием уже был спаянный, натренированный отряд, о чем я и доложил Марку Туллию Цицерону.
— Ты гарантируешь, что они не разбегутся при первом же натиске врага? — задал вопрос проконсул, как догадываюсь, не для того, чтобы поиздеваться, а чтобы точно знать потенциал подразделения.
— Они отступят и опять вернутся, и так много раз, как парфяне, разбившие легионы Крассов, — ответил я.
— Надеюсь, это нам поможет в войне с парфянами и армянами, — не очень оптимистично произнес он.
Разгром легионов парфянами произвел неизгладимое впечатление на римлян. Они сразу передумали наступать на восток, сосредоточились на защите уже захваченного. Именно это нам и предстояло сделать. В каструм к Марку Туллию Цицерону прибыли послы от Антиоха, царька Коммагены, расположенной по другую сторону Каппадокии, и «друга римского народа». Они сообщили, что парфянский царевич Пакор, форсировав Евфрат, напал на римскую провинцию Сирия, а как бы союзник римлян армянский царь Артавазд собирается атаковать Каппадокию. Кстати, меньше двух десятков лет назад, до поражения, нанесенного римлянами, в царство Армения входили и Каппадокия, и Киликия, и Сирия, и даже Египет. Признаюсь честно, не знал этого, был уверен, что Армения всегда была маленькой, в пределах Армянского нагорья, если не считать Киликийское царство, существовавшее, когда я был в этих краях в составе Каталонской компании, но армянскими в нем были лишь правящая верхушка и часть городского населения.
С вновь набранными войсками Марк Туллий Цицерон отправился в Иконий на соединении с двумя сильно поредевшими легионами. Сыновья обоих Цицеронов поехали почти в противоположную сторону, в царство Галатия, которым управлял Дейотар, тоже друг Рима, правда, доказавший это на деле, сражаясь против Митридата. За что римляне отстегнули ему много земель, отобранных у последнего. Он еще не догадывается, какую свинью ему подсунули Цицероны, доверив своих наследников. Убить их нельзя будет и терпеть тоже.
Иконий — это бывший хеттский город Куванна. Там проконсул должен был встретиться со своим предшественником и, так сказать, принять дела. На передачу полагалось тридцать дней, которые уже подходили к концу, а Аппий Клавдий не спешил появляться. Более того, складывалось впечатление, что он старательно избегает встречи, передавая через своих людей неверные места, где якобы находится. Пока мы ждали возле Икония, купцы привезли сведения, что Аппий Клавдий творит суд в Тарсе, хотя уже не обязан это делать. За это время Гай Помптин встряхнул оба легиона и пополнил почти до штатного уровня. Мало-помалу они становились похожи на те, что я привык видеть под командованием Гая Юлия Цезаря.
Сменщик прибыл в последний день срока, отведенного на передачу дел. Оба проконсула несколько часов провели наедине в шатре. Что они обсуждали и о чем договорились, можно только догадываться. Судя по тому, что после этого разговора Марк Туллий Цицерон перестал возмущаться лихоимством и беспределом своего предшественника и уверенно заговорил, что пробудет здесь всего год, а не два, как грозились его римские доброжелатели, не трудно было сделать вывод, за что он продал свое молчание. Я был рад, что этот, как позже решат, великий человек не оказался негодяем, способным проявить принципиальность и поставить интересы государства выше личных.