Гидеон. В плену у времени
Шрифт:
Кэйт проведала ЛуиФилиппа, немного посидела с ним, пока он, лежа в кровати, пил бульон. Бульон приготовила жена хозяина гостиницы, которая была так тронута красотой больного, что готова была сделать для него все что угодно.
– Наверное, здорово быть таким красивым, – сказала Кэйт. – Но с другой стороны, пристальное внимание окружающих, должно быть, порой раздражает?
– Вы мне льстите! – ответил ЛуиФилипп. – Вы назвали бы меня простаком, если бы увидели моих кузенов.
Кэйт улыбнулась. «Ну и семейка!» – подумала она.
–
– Простить его! Этого напыщенного ханжу…
У Кэйт вытянулось лицо.
– О, не говорите так!
ЛуиФилипп громко рассмеялся.
– Я вас дразню. Разумеется, я его простил. Он ведь волновался изза того, что вам грозит опасность. Я это понимаю. Я был виноват… немножко. Если бы Сорель не схватил меня в Монтрейле, я все еще валялся бы в канаве – слишком был слаб, чтобы двигаться! Получается, Сорель спас мне жизнь!
– Знаете, Питер хороший…
ЛуиФилипп снова засмеялся и чуть было чтото не сказал, но вовремя остановился.
– Что? – спросила Кэйт. – Продолжайте…
– Сначала я принял Питера за рассудительного, спокойного парня, но теперь вижу, сколько в нем страсти. В его манерах есть чтото такое… Думаю, он по натуре – защитник. Мальчик Питер, должно быть, был в вас влюблен.
* * *
Все видели, что мистер Скокк потрясен. Он был в отчаянии, убеждал Питера вернуться с ним и в то же время волновался: а вдруг видение Кэйт правильно и его сынмальчик уже ждет их в двадцать первом веке? Все это было загадкой, которую никто не мог разгадать. Впрочем, Питер не поддавался уговорам, потому что его отец искал двенадцатилетнего мальчика, а не мужчину, достигшего среднего возраста.
– Вам по другому поводу надо печалиться, мистер Скокк, – не слишком тактично заметила Ханна за завтраком. – При всей учености маркиза де Монферона машина может даже его привести в недоумение, прошу прощения, сэр.
Теперь, когда тайна была раскрыта и гнев Кэйт остыл, она при общении с Питером испытывала некоторую застенчивость. Она тайком поглядывала на него и пыталась увидеть мальчика в мужчине и мужчину в мальчике, зачарованном и переменившемся с течением времени. Кэйт хотелось бы, чтобы ее юный друг увидел, кем он станет, и думала, что ему бы это понравилось.
По дороге в Кале, где они должны были сесть на дуврский пакетбот, Кэйт ухитрилась занять место рядом с Питером.
– Если нам удастсяисправить антигравитационную машину, – сказала она ему, – и двенадцатилетнему мальчику удастсявернуться домой, что я должна рассказать ему о вас? И есть ли чтонибудь такое, что выхотели бы рассказать ему?
Питер расхохотался.
– Честное слово, Кэйт, ну и вопросик! С чего же мне начать…
– У вас есть время. До Кале
Через дветри мили Питер повернулся к Кэйт и сказал:
– Не знаю, как ты опишешь ему меня – это уж твое дело. Но могу сказать себе, двенадцатилетнему, три вещи. Вопервых, не бывает совершенной жизни, но он гораздо счастливее, чем ему кажется. Многие годы я засыпал, представляя подробные картины жизни, которую потерял. Было очень больно сознавать, что только тогда, когда я уже не жил той жизнью, я понял, как был счастлив. Второе – его папа на самом деле любит его, и он никогда не должен в этом сомневаться. И чем взрослее он будет становиться, тем яснее будет это понимать.
– И третье?
– Что он не должен дать тебе уйти.
– Как это странно звучит…
– Да, однако все же именно эти слова образовались у меня в сознании.
Несмотря на плохую дорогу и проливной дождь, ливший весь путь от Дувра до ШутерсХилл, через два дня путешественники прибыли в ЛинкольнИннФилдс. Джон нашел, что за время путешествия все они побледнели и похудели. Когда Ханна уселась в своем любимом кресле в кухне, лицо ее расплылось в улыбке, она взяла Кэйт за руку.
– Возможно, неправильно, что я этого желаю, – сказала она, – но надеюсь, что маркиз де Монферон не слишком скоро справится с починкой этой машины…
* * *
Маркиз, к огорчению жены и к радости Кэйт и мистера Скокка, не стал откладывать поездку вместе с сэром Джозефом во дворец Кью. Он осмотрел машину и объявил, что она для него – тайна. Он не решился разобрать ее, боясь, что не сможет снова собрать. Однако у него есть намерение нарисовать ее.
– НАРИСОВАТЬ! – воскликнул мистер Скокк, прочитав записку, которую Монферон отправил с посыльным королевы. – Какой в этом смысл?
– Возможно, таким образом он хочет внимательно присмотреться ко всем ее деталям, – предположила Кэйт. – Как на уроке биологии разрезают лягушку, а потом рисуют то, что увидели. Это помогает… коечто понять.
Мистера Скокка, похоже, это не убедило, и настроение у него стало мрачным. Кэйт тоже задумалась, правильным ли было ее предвидение. Вполне возможно, что они никогда не вернутся домой.
На следующий день к ним явился неожиданный визитер. В Лондон из БэслоуХолла приехала Лиззи, младшая дочь Бингов, она сопровождала своего мужа, у которого были в городе дела. Она привезла драгоценный подарок Питеру от Гидеона Сеймура. Гидеон сделал копию своей книги, которую, к собственному удовлетворению, наконец закончил. На обложке книги значилось: «Жизнь и времена Гидеона Сеймура, карманника и джентльмена, 1792 год». Гидеон прислал и письмо. Он давно не видел Питера и настойчиво просил его приехать домой в ХоторнКоттедж, как только тот сможет. Они должны отправиться на рыбную ловлю форели и уговорить преподобного Ледбьюри присоединиться к ним.