Гилгул
Шрифт:
— Царь Дэефет верит в своего Господа, и в этом он искренен. — Аннон не отводил взгляда. — Оттого и искренность, и любовь безмерная к Господу в словах его. Оттого и верят ему те, кто идет за ним, и почитают Господа его. Старик опустил глаза и уставился в пол. Он моргал, а по ссохшимся морщинистым щекам текли редкие слезы.
— Тогда скажи мне, раввуни, верно ли ты знаешь, что мы идем по пути, указанному истинным Господом?
— Несчастный старик, — прошептал Аннон. — Ты читал псалмы Дэефетовы?
— Я читал их всю ночь, раввуни, — сказал Нафан. — И еще день и еще одну ночь. И сердце мое разрывалось от горя, а разум мой, ветхий, как мир, созданный Господом, замутился от сомнений. Я потерял веру и мне стало страшно
— Несчастный старик, — повторил Аннон и покачал головой. — Мне жаль тебя, но я не могу дать то, о чем ты просишь. Я не Ангел Господень. Я такое же дитя Господа, как и ты, и то же право имею просить Его. Если Господу будет угодно, Он даст тебе знак. Если же нет… Тебе останется уповать на свою душу, поскольку она и есть частичка Господа, живущая в тебе. Доверься ей. Нафан кивнул обреченно. Ответ Аннона не удовлетворил его. Это отчетливо прочитывалось во взгляде старика.
— Раввуни, раз ты знаешь, что Царь Дэефет родит сына, то, наверное, тебе открыто, от кого? — спросил он медленно.
— От Вирсавии, дочери Елиама, — ответил Аннон после короткой паузы.
— Вирсавия, дочь Елиама? — Белые брови старика выгнулись, словно радуга. — Но ведь она жена Урии Хеттеянина, одного из тридцати оруженосцев Иоава, племянника и военачальника Дэефетова? [2] Или ты имел в виду какую-то другую Вирсавию, о которой мне пока неизвестно?
— Нет. Все правильно, Нафан. Пока Вирсавия действительно жена Урии, сына народа хеттеева‹Хеттеи — народ ханаанский, потомки Хета. Хет являлся сыном Ханаана, который, в свою очередь, был сыном Хама. Согласно Библии, весь народ ханаанский по велению Бога подлежал истреблению, но избежал гибели и даже был достаточно многочислен.›. Но скоро Дэефет заберет ее в свой дом, а Урия умрет.
2
«Один из тридцати…» — здесь имеются в виду тридцать офицеров, командующих израильскими легионами. «Оруженосец» — синоним понятия военачальник, но относящийся к более низкому командному ряду. Фактически, оруженосцы выполняли функции современных ординарцев при офицерах более высокого ранга.
— И когда же это случится, раввуни?
— Скоро, — ответил Аннон. — Ты узнаешь обо всем в свое время. — Он поднялся со ступеней трона и направился в дальний конец залы, к балкону. Нафан молча следил за ним. — Когда Вирсавия забеременеет, ты откроешь ей правду. Обо мне, о себе, о Дэефете и о будущем ребенке.
— Ты думаешь, она поверит мне, раввуни? — спросил старик.
— Ты ведь пророк, Нафан. Первый пророк в царстве Иегудейском. Хотя тебе придется вложить в свои слова всю душу. — Аннон обернулся на ходу. — Расскажи ей о скорой гибели мужа, расскажи о своей боли. И тогда она поверит. А когда она поверит, ты дашь ей настой. — Он остановился у балкона и отдернул занавес. В стене располагался тайник — крохотное углубление, скрытое подвижной пластиной. В тайнике хранился небольшой золотой сосуд, формой напоминающий кувшин. Взяв его, Аннон вернулся к трону и протянул сосуд Нафану. — Вот он. Вирсавия должна пить по две капли каждый день весь последний месяц беременности. Нафан взял „кувшин“, покрутил его в руках. Узкое горлышко сосуда было запечатано царской печатью.
— Что это?
— Египетские травы, смешанные с пальмовым маслом, — ответил Аннон. — В малых дозах настой безвреден для женщины, но губителен для плода. Младенец умрет во чреве и его безвинная душа отправится в царствие Господа. Нафан спрятал сосуд в сумку на поясе.
— Хорошо, раввуни. Если начнется война, если мой господин заберет Вирсавию в свой дом и если Вирсавия после этого забеременеет, я сделаю так, как ты сказал. Правота твоих слов — это ли не знак Господа? Но… Что же потом, раввуни? Когда я увижу тебя снова?
— Ты увидишь меня, Нафан, когда я тайно приду в Иевус-Селим…»
20 часов 23 минуты Автобус пришел быстро. Десять минут до нужной остановки, и Саша вывалился в необъятную ночь, словно десантник из чрева пузатого транспортника. Он ловко прошмыгнул в темноте между тюремно-бетонным забором детского сада и плешивой оградкой чьего-то частного подбалконного огородика, мимо бойлерной с вечно шныряющими под ногами развязными крысами и оказался у своего дома. Третий подъезд, третий этаж. «Интересно, — размышлял Саша, поворачивая ключ в замке, — ушла Татьяна или нет?» Татьяна не была его женой. Нельзя даже сказать, что они жили в «гражданском браке». Так, захотелось — встретились, не захотелось — не встретились. Захотелось — провели вместе неделю или месяц, захотелось — час. Удобные, ни к чему не обязывающие отношения. Он открыл дверь квартиры и шагнул в полумрак. Никого. Что же, это, наверное, к лучшему. Саша разделся и направился в комнату. Так и есть, Татьяна ушла. Надолго или нет — выясняется по верной народной примете: если в холодильнике стоит миска с фаршем, значит, ждите завтра к обеду. Он прошел в кухню, но сразу выяснять наличие фарша не стал, а сначала снял трубку телефона и набрал номер Андрея — коллеги и страстного библиофила. И только потом, удерживая трубку плечом, открыл холодильник. Фарш стоял на верхней полке, под морозильным отделением. Саша улыбнулся и закрыл дверцу. Как раз в эту секунду на другом конце провода сняли трубку.
— М-да? — Голос у Андрея весомо-вальяжный, как у барина после сытного обеда. Он всегда начинает разговор таким вот дурацким голосом. На случай, если это звонит одна из его многочисленных женщин. Надеется, что не узнают.
— Андрей? Это Саша Товкай. Здравствуй.
— А-а, Сашка, привет, — узнав коллегу, Андрей сразу заговорил нормально. — Тебя сегодня на работе не было?
— Да, привлекли… к общественно-полезным мероприятиям. Весь день коту под хвост.
— Но мероприятие-то прошло благополучно? — Андрей усмехнулся. Кто про что, а вшивый про баню…
— Нормально, — ответил Саша, еще не зная, не покривил ли душой. — Как у тебя дела?
— Да Галка позвонила и на жену нарвалась, — поделился Андрей. — Тут, старик, такое началось — аж мухи к стенам прижались. — Саша усмехнулся. — А ты чего звонишь-то? — спохватился приятель. — По делу?
— По делу, — Саша вздохнул. — Мне, понимаешь, консультация твоя требуется.
— Что, больной сложный?
— Да нет, не больной. С больными, будь уверен, я сам разберусь. — Саша присел к столу. — У меня к тебе другой вопрос.
— Выкладывай, — легко согласился Андрей.
— Ты никогда не слышал об издательстве А. И. Снегиревой?
— Слышал, — мгновенно насторожился Андрей. Когда речь заходила о чем-либо, имеющем отношение к книгам, он сразу делал стойку, как охотничий пес на дичь. Учитывая же, что Саша никогда раньше не заговаривал с ним на эту тему… Можно себе представить, какой голос стал у Андрея. — Только не издательство, старик, а типография. Была такая. В Савеловском переулке, если мне не изменяет память. А что?
— Понимаешь, — начал Саша, — сегодня я у одного типуса купил книгу.
— Что за книга? — деловито поинтересовался Андрей.
— «Благовествование». Правда, ни автора, ничего. Только год издания — 1887-й и типография этой самой Снегиревой А. И.
— Как, ты сказал, называется книга? — По изменившемуся голосу Андрея Саша понял: сообщение его взволновало. — Сейчас, погоди, я телевизор потише сделаю. — Он отлучился на несколько секунд, затем голос его возник снова: — Как, говоришь, название книги?