Гилгул
Шрифт:
— «Благовествование». Вроде Библии, только стихи с прозой.
— А она у тебя с собой?
— В коридоре лежит, на полке.
— Сходи возьми. — Андрей старался говорить равнодушно, но Саша чувствовал, как тот взволнован. — Посмотреть кое-что нужно.
— Подожди, — Саша поднялся, сходил в прихожую, взял с полки книгу и вернулся в кухню. — Взял.
— Там, посмотри, на цифре «7», в дате, хвостик в самом низу должен быть такой… вроде размытый, но не размытый, контур четкий, а ощущение такое, как будто плохо пропечатано. Нет? — почти с надеждой спросил он. Саша наклонился над книгой, пригляделся. Точно. Как будто в самом низу хвостика краску смазали водой,
— Есть, точно, — сказал он, отчего-то улыбаясь. — А я не заметил.
— Сколько заплатил? — спросил Андрей.
— За книгу? Десять.
— Сколько? — Андрей даже присвистнул. — А, ну да, ты же говорил, что у алкаша взял… Что я могу сказать, старик?.. Тебе повезло. Десять тысяч — это по-божески. Даже более чем.
— Да нет, Андрюш. — Саша засмеялся. — Не тысяч десять, а рублей.
— Руб… — тот от изумления лишился дара речи, откашлялся, спросил сипло: — Он продал тебе книгу за десять рублей?
— За две бутылки пива. — Саша улыбнулся. Ему приятно было удивление коллеги. Тем более знатока книг.
— Черт… — только и выдохнул тот. — Ну черт, а? Ну почему этот кретин не наткнулся на меня? — И переспросил: — За десять рублей?
— За десять, — подтвердил Саша.
— Черт, — снова выдохнул Андрей. — Вот черт, а? — И тут же быстро спросил: — А состояние? В каком она состоянии?
— В отличном, — ответил Саша. — Как новенькая. Андрей помолчал секунду, затем вынес вердикт:
— Левак. Не может такого быть.
— Почему?
— Подумай сам. Откуда у алкаша такая книга и в таком состоянии? В лучшем случае — подделка. В худшем — спер у кого-нибудь. Но тогда за ней уже пол-Москвы охотится. Найдут — худо будет.
— Почему?
— Потому, Саша, — ответил мрачно Андрей, подумал секунду и добавил: — Подделка. Хотя… Значок же на семерке… Ладно, я сейчас к тебе приеду.
— Постой, — попробовал было отбиться Саша, но Андрей уже бросил трубку. Впрочем, его случай относился к маниям. Если подворачивался редкий экземпляр, он готов был ехать в любое время и на любое расстояние. Наверное, такими и должны быть истинные коллекционеры. Маньяками. Саша нарезал колбаски, растопил в сковородке приличный кус сливочного масла, добавил пару ломтиков сала, разбил три яйца, убавил огонь и накрыл крышкой. Пока ужин доходил, присел к столу, закурил и открыл книгу.
«Аннон тяжело смотрел в лицо Исава. Он ждал. Первый царедворец откашлялся. Ему было неуютно под жестким, страшным взглядом Царя. Такой взгляд может означать только одно — смерть. К тому же Аннон сидел на высоком троне, а царедворец стоял, и ему приходилось смотреть на Царя снизу вверх, задирая голову. Очень удобно, если хочешь полоснуть подданного ножом по горлу. За спиной Исава уже ожидали мечники из царской охранной когорты. У них были безразличные лица. Они не знали, что такое жалость, но отлично знали, что такое беспрекословное повиновение. У дверей застыл тысяченачальник царской когорты. Если бы Аннон хоть на мгновение заподозрил в поступках Исава злой умысел, ему было бы достаточно согнуть палец — и голова Первого царедворца покатилась бы по полу, орошая кровью драгоценный кедр.
— Мой Царь, — пробормотал Исав. — Ты сам приказал мне увести посланников Дэефета, чтобы они не смогли увидеть странника. Единственное место, где они были под присмотром — Темничный двор.
— Ты приказал обрезать левитам бороды, — прежним тоном продолжал Аннон. Он старался уловить малейшие перемены в лице Исава. Движение глаз, непроизвольное подрагивание мышц, румянец, проступающий на щеках. — Ты приказал также срезать им до половины одежды. Тебе известно, что это означает, мой первый советник?
— Я знаю, что это означает, мой Царь. Оскорбление.
— Нет, ты не знаешь, Исав. Это означает не оскорбление. Это означает войну. — Аннон резко ударил ладонью по подлокотнику кресла и подался вперед. — Царь Дэефет пришлет к Раббату войско иегудейское! Тебе ведь известно, что мы не можем сейчас драться с иегудеями! Нас слишком мало!
— Да, мой Царь. Мне это известно, — подтвердил Исав. — Но прошу тебя, позволь мне объяснить мой поступок! Аннон откинулся на спинку трона.
— Постарайся сделать это быстро и убедительно, Исав. Если тебе дорога жизнь.
— Мой Царь, я мог бы увести левитов во внутренние покои, но… — Исав поднял палец. — Они заподозрили бы подвох! Почему их не провели в притвор? Почему Царь Аммонитянский сам не принял послов Дэефетовых? Почему их торопятся увести со двора? Это уже было бы не оскорбление. Это было бы начало войны! Причем немедленное! Через день у стен Раббата стояли бы войска иегудейские, и мы ничего не успели бы предпринять. Да, я приказал проявить неуважение к послам, обрезав им бороды и одежды и выбросив за ворота. Да, теперь Царь Дэефет начнет войну против Царя Аммонитянского. Против тебя, мой Царь. Все это так, и я не снимаю с себя вины за содеянное, но, Господь свидетель, в поступках своих я прежде всего руководствовался заботой о царствовании твоем и о твоем народе.
— Не призывай Господа в свидетели! — вдруг зло рявкнул Аннон. — Господь не помощник тебе! Не ожидавший подобного Исав на секунду остолбенел, но быстро взял себя в руки и продолжил:
— Прости, мой Царь. Я хотел сказать лишь, что левиты иегудейские не могут пойти в Иевус-Селим без бород и одежд. Им придется пережидать в дороге. Мы же успеем отправить за подмогой к арамеям! Прежде чем иегудеи поймут, в чем причина столь долгого отсутствия их посланников, у нас будет достаточно наемников, чтобы сокрушить войско Дэефетово. Но даже после того, как Царь Иегудейский узнает о страшном оскорблении, ему понадобится несколько дней, чтобы собрать воинов и привести их к Раббату. За это время мы хорошо подготовимся к битве, мой Царь. Исав замолчал и склонил голову, показывая, что покорно ожидает решения Аннона и примет его, каким бы оно ни было. Тот молчал, то ли обдумывая сказанное, то ли прислушиваясь к чему-то. Наконец Царь кивнул, сказал с фальшивой ровностью, обращаясь к Исаву:
— Иди. Ты мне больше не нужен, Первый царедворец. Иди.
— Но, мой Царь… — бледнея, прошептал тот.
— Иди, Исав, — повысил голос Аннон. — Твоя мудрость оказалась слишком тяжела для меня. Можешь спать спокойно. Я не стану отнимать твою жизнь.
— Благодарю тебя за великодушие, мой Царь, — прошептал Исав, поднимаясь. — Но, Господь свидетель, я ничем не провинился перед тобой…
— Не смей клясться именем Господа! — вдруг закричал Аннон, вскакивая. Исав испуганно попятился. На секунду ему показалось, что Царь стал втрое выше ростом. Хотя, наверное, виной тому был страх и высота трона. Понизив голос до угрожающего шепота, Аннон продолжил: — Если ты еще раз произнесешь „Господь свидетель“, я прикажу отсечь тебе голову! Под внимательными взглядами мечников Исав спиной заскользил к двери. Он торопился убраться подобру-поздорову. За ним еще не успела закрыться дверь, а тысяченачальник уже положил ладонь на рукоять длинного боевого ножа, висящего на правом бедре, и вопросительно посмотрел на Аннона, ожидая приказа.