Гипнотизер
Шрифт:
Неужели аббат — человек именно такого склада?
Меня охватил непокой, усугубившийся предвесенней неустойчивой погодой. Я вдруг затосковал по долгим прогулкам по Парижу, по воздуху, свету, но, по-видимому, мою подругу Жанну вполне устраивало наличие в квартире голого мужчины. И когда я объявил ей: мол, баста, хорошенького понемножку, я здоров как бык и до конца дней перед ней в долгу, но — как ни жаль — все-таки должен вернуться к прежней жизни, — тут малышка Жанна воспротивилась. Топнув ножкой, она торжественно провозгласила:
— Никогда!
Я был в шоке и даже не нашелся, что сказать. Личико Жанны перекосилось от злобы, из глаз покатились слезы.
— Вы принадлежите мне. И точка.
Захлопнув дверь, она заперла
Я был и тронут, и потрясен, и развеселился — все сразу. Значит, бедняжка Жанна так истомилась от одиночества, что готова принять под свое крылышко даже такого бедолагу, как я? Жизнь ее организована безупречно, но в ней нет и следа теплоты. Начиная с шести вечера в гостиной через стену от комнаты, где располагался я, обслуживались постоянные клиенты, если только к ней не приходили гости. Оттуда никогда не доносилось ни звука, я, во всяком случае, ничего не слышал. Дверь в покрытой обоями стене представляла собой табу, но не для меня, а для тех месье и мадам, которые пользовались услугами Жанны, — те попадали в пространство для своих вожделений непосредственно с лестницы.
Явившись в тот вечер домой, Жанна так и не отперла двери. Это говорило о том, как сильно она страдала и как страшилась потерять меня.
И до сегодняшнего дня я не верю, что она была в меня влюблена. Я был для Жанны лишь средством борьбы с одиночеством. Даром небес, созданием, с которым можно было перекинуться в картишки, поужинать, поболтать и регулярно отскребать рукавичкой от несуществующей грязи. Этим мытьем она избавила меня от скверны земного бытия.
Мое постоянное пребывание в голом виде — мне был выделен лишь какой-то узкий пеньюарчик без ворота — преображало меня в ее глазах в существо уровня воистину младенческой невинности. А вот если меня одеть, я мигом обратился бы в мужчину, существо, наделенное сексуальностью во всей ее недвусмысленной форме. И все же я не могу не задать себе вопрос: она что же, совершенно не воспринимала меня как мужчину? В первые дни я все-таки и брился в ее присутствии, а в последние было достаточно поводов убедиться, что перед ней отнюдь не младенец.
Уже ближе к полудню она как ни в чем не бывало принесла мне завтрак. Жанна отдавала предпочтение плотной еде — яичнице на сале или угрю и крепчайшему, будто неразбавленный ром, кофе. Мне дозволялось завтракать в постели, но, к великому разочарованию Жанны, мой аппетит держался в определенных границах. А откуда мне его было брать? Где нагуливать? А на дворе между тем стояла прекрасная весенняя погода.
Выбора не оставалось.
— Жанна?
— Знаю, знаю, ветчина пересолена. А кофе сегодня я приготовила по-восточному — обжарила зерна и добавила кардамона. Несравненный вкус, вы не находите?
Кивнув, я дал ей еще немного времени. Затем взял ее за руку и произнес следующее:
— Жанна, а я ведь все-таки мужчина.
Она вздрогнула и наградила меня укоризненным и в то же время разочарованным взором. Я заранее просчитал, что ей в первую очередь должно было прийти в голову, но лишь единственно потому, что считал такое оскорбление необходимым, дабы заставить ее подольше смотреть мне в глаза. Ох, как же трудно было выдержать этот взгляд! Одной коротенькой фразой я порушил всю невинность и осквернил Жанну в самых искренних чувствах. Улыбка, которой она попыталась от меня отгородиться, потерпела полнейшее фиаско, но какое бы унижение Жанна ни испытывала в данную минуту, страх вновь остаться в одиночестве пересилил.
Может показаться невероятным, и все же это произошло: когда рука Жанны скользнула под одеяло, чтобы нащупать там повинный во всем объект, у меня даже выступили слезы на глазах — так мне было досадно и стыдно. Мне требовалось всего-то произнести пару слов, чтобы загипнотизировать Жанну, внушив, что ей предстоит упаковать в чемодан мои вещи в моей квартире и притащить его сюда, к постели.
Когда она вернулась, я запрятал чемодан под
— Да, явится один. Но не раньше половины двенадцатого.
— Прекрасно. В таком случае мы могли бы подышать свежим воздухом, благо погода чудная, забрести куда-нибудь поужинать.
Она от души расхохоталась, обозвала меня хитрецом, гулякой и сорвала с меня одеяло.
— Ладно, пойдем гулять! — снова издевательски призвала она. — Так куда мы отправимся? Я бы рекомендовала «Роше де Канкаль». Как вы на это смотрите?
— Прекрасная идея, Жанна! И там мы закажем себе фазанчика. Знаешь, в чем их секрет? Фазанов, после того как они достаточно созреют, не принято ощипывать. Их вываливают в мокрой глине и в таком виде кладут на уголья. И держат до тех пор, пока глина не просохнет полностью. Но она ни в коем случае не должна быть обожжена, как кирпич. Потом глину разбивают, и вместе с ней отделяются и перья. После этого ощипанную таким необычным образом птицу шпигуют, а внутрь закладывают рагу из трюфелей и мяса вальдшнепов. А уже после фаршированного фазана обмазывают тестом, в которое добавляются приправы и печень фазана, а уж потом в форму для запекания и… немного подождать. И никогда не сбрызгивать водой! Никогда! Лишь дождаться, пока хлеб пропитается соусом, и нос сам подскажет: вот! Самое время! Ну, так идем?
— Но вам надо что-то надеть…
Мы фланировали по бульварам и улицам. Царившее в тот день в городе настроение было словно на заказ для нас: двери и окна настежь — люди прощались с зимой, на балконах весело болтающие между собой компании, шутки, смех. Сен-Жермен-де-Пре пробуждался, откуда-то доносились звуки фортепиано. Самые легкомысленные типы уже поджаривали себя на солнышке, сидя на скамейках с растопыренными ногами, где-то неподалеку благодушно гомонили пьянчуги. Экипажи пробирались по улицам медленнее — в кондитерских и кафе выносили столики на асфальт. Собаки оценивающе принюхивались к проносимым мимо них гарсонами кусочкам торта, дети посасывали длиннющие леденцы, а мне вдруг страшно захотелось курить.
Мы двигались в направлении Пале-Рояль. Галереи мало чем отличались от рынка, разве что тем, что здесь люди толкались в поисках роскоши, а кое-кто просто пытался отвоевать местечко на защищенной от ветра скамеечке. Кому счастье не улыбнулось, вынужден был довольствоваться нанятым за пару су плетеным стульчиком. Смешно было смотреть, как люди раскачиваются на стульях, вдавливая ножки их в пока что неокрепший дерн, сосредоточенно утыкались в газеты, оценивающе разглядывали носки ботинок и прикармливали крошками воробьев. Жанна вела с собой борьбу — купить или не покупать пару перчаток, меня же тянуло туда, откуда исходили райские ароматы.
Тут я в избытке познал муки буридановой ослицы: хрустящий хлебец с медком или пачка американского или голландского табаку? Но курильщику первым делом необходима трубка. Фарфоровая? Деревянная? Впрочем, как заметил продавец, выкладывая передо мной все это изобилие, есть лишь одни истинные трубки — пенковые. А если уж деревянные, то непременно из древесины корсиканской пустоши Брюер. Палисандр, бук — все это прошлогодний снег, не стоит и тратиться. Пришлось выслушать небольшую лекцию о том, как некий венгерский граф пару лет назад из путешествия по Османской империи приволок целую глыбу «морской пены» — на самом деле камень, на добрую толику состоящий из соединений магния. И его сапожник выточил из этой глыбу всего лишь одну трубку.