Главред: Назад в СССР. Книга 1
Шрифт:
– Да знаю я, что Кашеваров не из слабаков, – прервал ее Краюхин и живо выскочил к нам из-за стола, встречать.
Анатолию Петровичу на вид было слегка за пятьдесят, он уже начал лысеть и не пытался скрыть это. Лицо его было чисто выбрито и излучало энергию, он улыбался, сверкая золотым зубом, который удивительным образом перекликался с блеском значка на лацкане пиджака.
– Привет, дорогой, – он крепко пожал мою руку и уверенно подтолкнул к одному из стульев. – Клара Викентьевна, прошу.
Кабинет Краюхина был точь-в-точь как мой. Только дипломов, кубков и вымпелов было гораздо больше. А еще под стеклом
– Ну-с, – по-прежнему улыбался Краюхин, сложив на столе вытянутые руки и переводя взгляд с меня на Громыхину и обратно.
– Анатолий Петрович, – решительно начал я. – Мною и Кларой Викентьевной была проведена воспитательная беседа с корреспондентом Шабановой. Та осознала свою оплошность и сейчас усиленно ее отрабатывает. Готовит несколько статей, в том числе по молодежной культуре.
– Это вы молодцы, – похвалил Краюхин. – А про рокеров этих гаражных, я так понимаю, в газете не будет?
– Будет, Анатолий Петрович, – ответил я, наблюдая за реакцией первого секретаря райкома. Тот слушал внимательно и явно ждал продолжения. – Я считаю, что советская молодежь должна получать всю информацию о культурном досуге. И поэтому в новой статье Шабановой будет как интервью с Василием… э-э-э…
– Котиковым, – подсказала Громыхина.
– С ним самым, да, – я кивнул. – Так вот, как с Котиковым, так и с солистами самодеятельных ансамблей.
– И зачем? – с нажимом уточнил Краюхин.
Пока что он не производил впечатление тупоголового номенклатурщика, которому лишь бы запретить. Напротив, мой собеседник задавал вполне логичные вопросы и, самое главное, позволял мне высказаться. Это радует. Может, все-таки моя идея ему понравится?
– Уверен, вы со мной согласитесь, Анатолий Петрович, что наши комсомольцы – не малые дети, – Клара Викентьевна на этих моих словах испуганно вытаращила глаза, но Краюхин одобрительно кивнул. – И они понимают, что хорошо, а что плохо. Сознательные члены ВЛКСМ с легкостью отделят зерна от плевел. А партия, на мой взгляд, лишь укрепит свой авторитет, если будет еще сильней доверять своим юным членам.
По всей видимости, моя заготовленная во время пути сюда речь возымела нужный эффект. Как минимум заинтересовала первого секретаря, и он был не прочь выслушать меня дальше.
– Но ты ведь понимаешь, Евгений Семеныч, – хитро прищурившись, сказал он. – Где Вася Котиков с его стихами, и где эти отщепенцы в драных джинсах.
– Разный уровень, – вроде бы и согласился я, а на самом деле оставил широкое поле для трактовки своих слов. – Более того, мы ведь зачастую, не разобравшись, сваливаем в одну кучу горластых хулиганов с действительно талантливыми музыкантами. Разве это справедливо? Я считаю, как раз и нужно показать, что среди них есть разные люди. Те, кому лишь бы орать в микрофон и протестовать, и те, кто просто занимается творчеством.
– И как же понять, кто есть кто? – Краюхин внимательно смотрел на меня, но тему по-прежнему не закрывал.
Я отчетливо понимал, что ступаю сейчас по тонкому льду. Изначально рок в нашей стране – это музыка протеста. И всю послевоенную историю СССР самодеятельные коллективы
Опасно, очень опасно. Но, во-первых, это всего лишь сон, и почему бы мне в нем не поэкспериментировать. Приятно же ощутить себя эдаким прогрессором, если не делать акцент на собственном коматозном состоянии. А во-вторых, чем высшие силы не шутят – если я правильно преподнесу свои идею Краюхину, и он их примет, моя газета станет одной из первых ласточек перестройки и гласности. Только не оголтелой, срывающей всяческие покровы и поливающей грязью собственную страну, а взвешенной, работающей по стандартам качественной журналистики. Такой, которая не оценивает события и людей, а показывает, оставляя выбор стороны за читателем.
– Для этого и нужны статьи в прессе, – ответил я на вопрос Краюхина. – Показать многогранность советской молодежи, рассказать о движениях, мыслях, настроениях.
– Но как же задача направлять? – неожиданно вклинилась в разговор Клара Викентьевна. – Вы же понимаете, что мы беседуем сейчас о неокрепших умах?
Вот ведь зараза! Я-то думал, она за меня, но Громыхина, судя по всему, что-то почувствовала в настроении первого секретаря и решила перестраховаться. Что ж, так даже лучше! Она хочет дискуссий? Их есть у меня!
– В том-то и дело, – я многозначительно поднял указательный палец. – Если неокрепшим умам запрещать, ничего не объясняя, они так и будут протестовать. И потом, Клара Викентьевна, разве комсомольца может сбить с правильного пути песня под электрогитару?
Шпилька в адрес Громыхиной удалась – она не нашлась, чем ответить. А вот Анатолий Петрович одобрительно закивал. Мне кажется, он вполне может оказаться одним из тех, кто скоро ослабит вожжи, разрешит выступить в СССР англичанам из группы Pink Floyd и американской «Металлике», а потом и сам будет отрываться в подмосковном Тушине на «Монстрах рока».
– Значит, Евгений Семенович, думаешь, что если правильно все обставить, преподнести… – задумчиво начал Краюхин и замолчал, явно намекая, чтобы я продолжил.
– Именно, Анатолий Петрович, – подтвердил я. – С помощью публикаций в прессе мы покажем, что признаем явление, знаем о нем. И доверяем комсомольцам осознанный взрослый выбор. Плюс есть у меня еще кое-какая идея…
Теперь уже я выразительно замолчал, чтобы оба – Краюхин с Громыхиной – чуть-чуть поизнывали от любопытства. Так, вот они оба уже тепленькие, теперь можно говорить дальше.
– На мой взгляд, разумные ребята вполне могли бы объединиться, – озвучил я ту самую мысль, которой заинтриговал своих собеседников. – Вася Котиков и другие поэты будут сочинять тексты для песен рокеров, а те смогут выступать на городских площадках. Давайте признаем, положа руку на сердце, что парням в драных джинсах проще достучаться до молодежи. Так направим их кипучую деятельность на благо страны и комсомольского движения!
В кабинете воцарилось молчание. Клара Викентьевна вытянулась в струнку, не смея вымолвить ни слова – кажется, такого финта она от меня не ожидала. Краюхин жевал губу, явно обдумывая мои слова. А потом откинулся в глубокое черное кресло и, побарабанив пальцами по столу, произнес: