Глаза Сатаны

Волошин Константин

– Денег, дон, денег! Чего ж ещё мы хотим! – ответил Алесио и наградил испанца увесистым ударом в лицо босой ногой. – Это тебе за сволоча, дон! И впредь изволь обращаться к нам с уважением, понял, дон?

– Пошёл ты к... – он не закончил, как ещё более мощный удар расквасил его нос. Испанец попытался ещё что-то сказать, хрюкнув носом, но нога нег­ра снова ударила в дерзкое лицо, попав по тонким губам. Кровь засочилась, оросив нафабренные усики.

Сеньорита же сидела оглушённая на земле с разорванным подолом, таращи­ла перепуганные глаза то на одного бандита, то на другого, и никак не мог­ла произнести хоть бы одно слово.

– Хватит! – крикнул Ариас решительно. – Поехали! Садите их на мулов – и в путь! Сеньорита, прошу побыстрее, не задерживайте нас, – повернулся мулат к Габриэле. – Быстро! – И грубо встряхнул её лёгкое тело.

Габриэла наконец отошла от оцепенения и страха. Она вскочила, пытаясь вырваться из цепких рук Ариаса.

– Как ты смеешь, грязный раб, прикасаться ко мне! Прочь, вонючий щенок!

Она вдруг захлебнулась, голос прервался. Это Ариас ладонью сильно уда­рил её по губам. Нежные губки окрасились кровью, а лицо так побледнело, словно оно омертвело. Она прикрыла ладонью рот, боясь выпустить дерзкое слово, после чего мгновенно последует следующий удар, которого она боялась пуще всего.

Хуан с ужасом наблюдал за происходящим. Он порывался вступиться, но не ре­шился. Сбросил зло один мешок на землю, сел на мула и вдавил каблуки в бока несчастного животного.

Топот копыт вскоре заглох вдали.

– Переживает! – бросил Алесио, кивнув в сторону ускакавшего Хуана. – Это хорошо, что он уехал. Мы сами здесь управимся. Привязывай, Пахо, дона покре­пче под брюхом. Сеньорита, ты сама будешь ехать или и тебя привязать?

– Как ты со мн... – Она тут же замолчала. Алесио с видимым удовольстви­ем сильно шлёпнул её по ягодице, что вызвало отчаянную мольбу молчаливым взглядом. Она безропотно позволила себе помочь, не обратила даже внимание на похотливые лапания Алесио, который с тихим хохотом подсаживал сеньори­ту в седло, перенесённое с её коня на спину мула.

– И не вздумай брыкаться, милая девушка. Будет только хуже. А для надёжности, позволь я сниму твои туфельки. Глядите, эти туфли стоят столько, что я и за три месяца не зара­ботаю, трудись я в поте лица! Сеньорита, сколько вы времени работали, чтобы купить эти туфельки?

Габриэла смотрела с ужасом в глазах, как Алесио грубо снимал её туфли, ощупывал её ноги до колен, а она лишь дрожала мелкой дрожью, не осмеливаясь сопротивляться.

– Смотрите, ребята! Она уже поняла, что к чему! Ха! Этак мы скоро подру­жимся, не правда ли, красавица? – И он нагло осклабился, засовывая туфли в свой мешок.

– Никогда этого не будет, мер...

– Ты, дочь суки, опять раскрыла клювик? Посмотрим, долго это будет продолжаться! – его грязная ладонь оставила на нежной бархатной коже свой отпечаток, горевший алыми полосами. – Ты ещё не можешь себе представить, что тебя ждёт, если выкуп за тебя опоздает.

– Отец выплатит всё, что вы потребуете, – пролепетала Габриэла. – Только не бейте меня, прошу вас! – И слёзы потекли по её уже грязному испу­ганному лицу. Она всхлипывала, поглядывала на сидящего с опущенной голо­вой дона Атилио, который не осмеливался поднять глаза, чтобы посмотреть, в каком ужасном положении он находятся.

– Поехали! – Крикнул Ариас, хлестнул мула Габриэлы.

Впереди ехал Ариас, за ним Габриэла и дон Атилио, замыкали кавалькаду Алесио и Пахо. Последние ехали рядом, тихо переговаривались, держа оружие наготове.

Они договорились, что называть будут друг друга односложно, что должно избавить их в случае провала от подозрений.

Отъехав миль на пять, путники остановились на холме, возвышавшемся среди подобных пониже. Кругом простирались предгорья, поросшие не очень густым лесом. Некоторые деревья сбросили листву и стояли голые, другие даже цве­ли. Видно было далеко. Чуть правее, виднелось небольшое селение, белевшее выбеленными стенами мазанок.

– Па, – обратился Ариас к негру. – Завяжи глаза нашим пленникам. Им нет надобности смотреть на дорогу.

– Далеко вы нас повезёте? – спросил тихо дон Атилио.

– Очень далеко, дон. Так, чтобы твои ищейки вас долго не обнаружили.

– А с выкупом как вы донесёте до места?

– Не твоего ума дело, дон. Сиди, молчи и не трепыхайся.

К вечеру расположились в глубоком овраге, заросшем густым кустарником и высокими деревьями с тонкими стволами, увитыми лианами и ползучими растениями. Пахло прелью, сыростью, найти сухое место оказалось делом нелёгким.

– Если ещё раз обмочишься, сеньорита, будешь бита! – со смешком прогово­рил Алесио, помогая снимать сеньориту с седла. – Пойдёшь обмоешься, и чтоб от тебя не воняло. – И он сально хлопнул девушку по ягодице.

Ручей, протекавший по дну оврага, был узкий, с холодной водой.

Габриэла едва могла передвигаться на болевших ногах. Всё тело было ра­збито, болело, ныло, просило мягкой постели, хрустящих простыней. А тут та­кой позор, ужас! Её просьбы остановиться и оправиться не имели успеха. И теперь она вся мокрая, вонючая, должна сама всё выстирать, высушить, а тут ещё этот мулат со своими грязными лапами, нахально ощупывает её трепещущее тело, тело предназначенное для благородного мужчины. Для благородного?

Она вспомнила вялые протесты дона Атилио, его смиренные слова. Но и у неё быстро пропала охота выставлять свои требования и просьбы. Эти люди её не поймут. Но что они задумали? Неужели только выкуп их интересует?

Все эти мысли трепетной волной проносились в её мозгу. Она пыталась, но не находила объяснения столь внезапному изменению её судьбы. Какой злой рок опустил её в эту грязную зловонную яму, когда она чувствовала се­бя такой счастливой, в безопасности, окружённой любовью и уважением.

Она неумело пыталась отстирать платье, кружевные панталоны, уже здорово потерявшие свою белизну и былую свежесть. Она боязливо озиралась, всё ожи­дая этого ужасного мулата с его отвратительными губами и похабной усмеш­кой. Но никто не тревожил её одиночество. Только близкие голоса доносили до девушки обрывки разговора ни о чём.

Она долго обнюхивала выстиранное платье, панталоны, полностью избавить­ся от отвратительного запаха она не смогла, и страх опять охватил её. Она в отчаянии села прямо на жирную землю, слёзы заструились из глаз.