Глинглокский лев. (Трилогия)
Шрифт:
— Айрин Конелли, баронесса Гросбери, согласна ли ты взять в мужья Рустама Алматинского, рыцаря глинглокской короны?
— Да…
Словно бы и не Айрин это сказала, а бездушный робот. Рустам не узнал ее голоса, не услышал ни одной живой интонации.
— Властью, данной мне королем и народом Глинглока, объявляю вас мужем и женой!
Поднялся дикий шум, загудели трубы, забили барабаны, закричали люди. Рустаму показалось, что он слышит голоса Гарта и Сарда, что-то восторженно ревущих, перекрикивая музыкантов и толпу. Коннетабль поднял руку, и шум понемногу стих. По его приказу нарядные пажи надели молодым на руки золотые браслеты, символы их брака.
— Можете поцеловаться, — ухмыльнулся коннетабль.
Снова поднялся шум. Дрожащими руками (как он ненавидел
Все дальнейшее размазалось в памяти одним длинным и тягучим действием. Бесчисленные поздравления большей частью от малознакомых и совершенно незнакомых ему людей. Пир, на котором почти никто не обращал на них никакого внимания, все пили и веселились в свое удовольствие. Подарки, на которые ему было глубоко наплевать. Он практически не притронулся к еде, Айрин, насколько он видел, тоже.
Когда стемнело, пьяная толпа, словно повинуясь чьему-то приказу, подхватила их и мутной волной понесла к убранной цветами спальне. Десятки незнакомых людей, мужчины и женщины с хмельными, раскрасневшимися лицами, разместились в комнате и, перебрасываясь похабными шутками, приготовились к очередному развлечению. Рустама прорвало. Он дико и бессвязно заорал на них и принялся выталкивать их из комнаты. Кто-то стал возражать, кто-то полез в драку, началась свалка. Непонятно откуда вынырнули Гарт с Сардом и, щедро работая кулаками, помогли Рустаму освободить комнату от посторонних.
— Не волнуйся, — прогудел Гарт, — мы будем снаружи и никого не пустим.
И Рустам был ему за это благодарен. Он закрыл дверь, задвинул засов и оглянулся на Айрин. Она безучастно сидела на краю кровати. Сердце Рустама перехватило от неожиданно нахлынувшего волнения. Он сел рядом с ней. Она молчала, он тоже. С каждой минутой становилось все холоднее. Как ни странно, они сидели очень близко, но каждое мгновение словно отдаляло их друг от друга все сильнее. Рустам повернул голову и совсем рядом увидел нежное, застывшее лицо. Он наклонился к Айрин, почти прикоснувшись носом к ее щеке, и вдохнул ее запах, свежий и пьянящий. Тогда он ее поцеловал, очень осторожно, едва притронувшись. Она не шелохнулась. В ее глазах он разглядел мрачную покорность. Рустам понял, что, что бы он сейчас ни сделал, она не будет сопротивляться. В конце концов, он ее законный муж, имеет право…
К черту! Рустам резко встал, расстегнул опостылевший позолоченный камзол и с наслаждением закинул его в темный угол. Оставшись в штанах и тонкой рубашке, он сдернул с кровати покрывало, расстелил его на полу и, закутавшись в одеяло, лег на покрывало.
— Ты как хочешь, — буркнул он зло, — а я устал и буду спать прямо здесь. Кровать твоя.
Айрин не ответила. Через некоторое время Рустам услышал тихий шелест платья. Скрипнула кровать, и все затихло. «Какой же я кретин!» — успел он сказать самому себе, прежде чем провалился в тяжелый и безрадостный сон.
Проснувшись, Рустам какое-то время не мог понять, где же он находится. А когда понял, то почувствовал себя донельзя погано. Откинув одеяло, он поднялся с пола. В большое окно радостно светило утреннее солнце. Смятая кровать была пустой. Из дальней части комнаты, скрытой за тяжелой ширмой, до его слуха донеся приглушенный плеск воды. Он даже обрадовался, ему не хотелось сейчас встречаться с Айрин глазами. Рустам подошел к двери и прислушался: какой-то странный звук, то ли хрип, то ли рычание. Он отодвинул засов и открыл дверь. Спавший в коридоре, прямо на полу, Гарт перестал храпеть и открыл глаза. Лежавший чуть дальше Сард так и не проснулся, продолжая выводить носом незамысловатые рулады. Гарт встал на ноги, с наслаждением зевнул, потянулся, хрустнув суставами, и игриво подмигнул Рустаму.
— Ну как?
Рустам выдавил улыбку и поднял большой палец. Гарт широко осклабился и, прежде чем Рустам успел ему помешать, заглянул в спальню. Улыбка сползла с его большого лица, глаза стали серьезными. Рустам пожал плечами — понимай как хочешь. Гарт прошел в спальню, посмотрел на кровать и задумчиво почесал в затылке. Рустам поднял с пола одеяло и покрывало.
— Нехорошо, — тихо произнес Гарт.
— Я сам решу, что для меня хорошо, а что плохо, — с вызовом сказал Рустам.
— Конечно, — мягко отозвался Гарт, — но ты не понял. Нехорошо, что простыня не испачкана. Согласно обычаю ее нужно вывесить за окно, дабы все убедились, что невеста была непорочна. Если простыни не будет, пойдут разговоры…
Рустам прикусил губу, огляделся по сторонам.
— У тебя есть нож? — спросил он у Гарта.
Гарт протянул ему кинжал. Рустам с силой провел по ладони и обильно залил закапавшей кровью простыню. Гарт молча подал ему свой платок. Рустам вернул ему кинжал и обмотал платком руку.
— Нужно будет заглянуть к целителю, — бесстрастно заметил Гарт, — чтобы не бросалось в глаза.
Рустам был благодарен ему за эту бесстрастность и немногословность. Хорошо, когда у тебя есть друзья. Гарт сдернул с кровати окровавленную простыню и вывесил ее за окно. Послышался одобрительный гул и даже смех. Шум воды за ширмой затих. Гарт молча кивнул Рустаму и, неслышно ступая, вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ширма раздвинулась, и показалась Айрин в простом сером платье, аккуратно причесанная и умытая. Ее тонкое лицо было немного бледным, но достаточно спокойным.
— Доброе утро, — сказал Рустам, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Доброе утро, — эхом отозвалась Айрин.
В следующее мгновение она увидела простыню за окном. Переведя быстрый взгляд на его окровавленную ладонь, она сразу же все поняла. Рустаму показалось, что в ее глазах сверкнуло презрение, он сжал зубы и вышел из комнаты. Черт их поймет, этих аристократок…
Они вернулись в Гросбери. Их встретили с ликованием и неподдельной радостью. На людях Айрин улыбалась и держала Рустама за руку, когда они оставались одни, она отворачивалась от него и делала вид, что не замечает его робких усилий наладить хоть какие-то отношения. Почему так происходит, она не могла объяснить даже самой себе. Она хорошо относилась к Рустаму до замужества, пожалуй, они даже могли бы стать друзьями. Но замужество все перевернуло. Муж стал невольным олицетворением всех неприятностей, обрушившихся на нее. Она не могла злиться на короля, и трудно было злиться на Вальмондов, оставшихся в столице, тем более она не могла думать плохо о своих родителях, приемных и настоящих. Оставался только Рустам, ни в чем не виноватый, зато ежедневно напоминавший ей о пережитых потрясениях одним только своим видом. Ее злил его непривычный облик, слишком смуглый, слишком широкоскулый и узкоглазый. Ее злила его власть над ней. Он не принуждал ее к близости, каждый раз устраиваясь спать на неудобном диванчике, но он мог принудить ее к близости (которой она втайне страшилась), и это ее злило. Ее злило также его благородство, с каким он молча ложился на диванчик, а утром сам прибирал за собой постель, чтобы слуги не догадались, что они спят отдельно. Ее злила его вежливость, будь он грубым и скверным, ей было бы, наверное, легче. Ее злило в нем все, начиная с одежды и заканчивая манерой говорить. И Рустам чувствовал ее злость и неприязнь, но не мог понять и объяснить логически. Он строил неверные предпосылки, находил тысячу причин (не имевших никакого отношения к реальности) и очень переживал. Потому что в отличие от нее в его душе неожиданно проснулись чувства. Она одаривала его презрительным взглядом, а он замирал отсвета, лучившегося из ее ярких глаз. Она демонстративно отдергивала руку, едва они оставались одни, а он наслаждался грацией ее движений. Она холодно поджимала губы, а он мечтал их поцеловать, с тоской вспоминая тот первый и единственный сухой свадебный поцелуй. Он спал на диване, а она на кровати, и он подолгу лежал, прислушиваясь к ее ровному дыханию. Иногда она вставала раньше его, а он хоть и просыпался, но не открывал глаз, слушая ее легкие шаги. Это было похоже на наваждение. Но он ни чего не мог с собой поделать, с каждым днем все больше влюбляясь в свою жену.