Глобальный треугольник. Россия – США – Китай. От разрушения СССР до Евромайдана. Хроники будущего
Шрифт:
Точно так же показательные суды над коррумпированными чиновниками, многие из которых заканчиваются вынесением и приведением в исполнение смертных приговоров, куда в большей мере являются выражением борьбы за власть на разных уровнях, чем борьбы собственно с коррупцией.
Иными словами, та официальная картина преступности, которую рисуют правоохранительные органы КНР, также имеет очень мало общего с реальной ситуацией.
6. Уровень потребления
Долгое время подавляющее большинство населения Китая было радо «железной миске риса», простейшей хлопчатобумажной одежде и любой крыше над головой. Во многом этот стандарт потребления остается актуальным и сегодня — однако лишь для самых низов современного китайского общества. Гигантский экономический рывок КНР, совершенный с начала 80-х годов, не мог не сказаться на среднем уровне жизни китайского общества.
При этом стоит заметить, что уровень социальной дифференциации в Китае стремительно растет, но по-прежнему остается значительно ниже, чем в подавляющем большинстве стран, которые относятся к категории «emerging markets» (развивающихся рынков). Коэффициент Джинни, который характеризует отклонение общества от равномерного распределения доходов, для КНР в 1980 году составлял 0,33, в 1994 году — 0,4, в 2000 году — 0,45 и в 2007 году — 0,496. Что касается децильного (между крайними 10 % выборки) коэффициента, то в Китае предпочитают считать его отдельно для городского населения, а для сельского использовать более «сглаженный» квинтильный (между крайними 20 % выборки) коэффициент — в противном случае картина получится малоприглядной и совсем не «социалистической». Поэтому совершенно не случайно, например, помощник директора Народного банка Китая И Ган указывал, что без учета различий в местных ценах «механический» подсчет коэффициента Джинни не только не способствует четкому определению фактической разницы в доходах, но и может оказать негативное влияние на процесс реформ. «Синяя книга» Академии общественных наук КНР по итогам 2005 года определяла децильный коэффициент для городского населения в 9,1 и квинтильный коэффициент для сельского населения в 7,3, при этом разрыв между доходами городского и сельского населения составлял около 3,3:1. Таким образом, величина децильного коэффициента для КНР должна располагаться на уровне 30–35. В подобных условиях социальная стабильность может обеспечиваться лишь за счет чрезвычайно жесткой государственной политики и фактической сегрегации населения в «нескольких Китаях». С этой точки зрения куда уместнее сравнение социальной структуры современной КНР не с «головкой репчатого лука», а с известной игрушкой-«матрёшкой», где одна фигура «вставлена» в другую. Однако в результате бурного экономического роста «разрыва» между разными «китайскими матрешками» пока удается избежать. Более того, сверхобогащение верхушки китайского общества, которую можно оценить максимум в 10 % населения страны, или 130–150 млн. человек, и повышение реального уровня доходов значительной части граждан КНР (45–50 %) не только создают в целом положительную социальную динамику, но и способствуют весьма характерным изменениям объемов и структуры потребления.
Если в 90-е годы норма накопления составляла в среднем 36 %, а в начале нового столетия — даже 38,5 %, то за последние годы китайцы тратят значительно большую часть своих доходов: прирост сбережений в 2005 году сократился до 18 %, в 2006 году — до 15 %, и в 2007 году — до 7 %. Таким образом, если в конце 90-х годов на потребительские цели среднестатистический житель КНР расходовал чуть менее 1500 долларов, или 120 долларов в месяц, то в 2005 году — уже свыше 5500 долларов, или более 450 долларов в месяц. При этом прирост продаж розничной торговли в 2007 году составил почти 17 % против примерно 14 % в 2006 году и 13 % в 2005 году. Жители КНР стали гораздо лучше и разнообразнее питаться, в их рационе появились даже совершенно нетрадиционные для Китая молочные продукты, средняя калорийность питания с 1980 года, согласно данным UBS, выросла почти на 30 %, с 2400 до 3000 ккал в день. При этом доля зерновых и хлеба в рационе среднестатистического китайца сократилась с 70 % до 40 %, а доля мяса, молочных продуктов и животных жиров — возросла с 6 % до 25 %, значительный рост демонстрирует потребление рыбы и морепродуктов, а также фруктов. Всё это привело к значительному снижению производства зерновых культур и диверсификации сельскохозяйственного производства в Китае.
Кроме того, жители КНР стали также лучше и разнообразнее одеваться, улицы давно утратили серо-синий колорит, значительно увеличился спрос на потребительские товары длительного пользования (персональные компьютеры, бытовую технику, автомобили, мотоциклы), в том числе импортные, более качественные и престижные модели. В частности, самый дорогой «Роллс-Ройс» в мире был куплен в декабре 2006 года главой китайской строительной компании за $2,5 млн.
Диаграмма 3–1. Изменение калорийности питания населения КНР (в среднем на душу населения)
При этом средневзвешенный уровень потребительской инфляции в 2007 году составил всего лишь 4,8 %, а по итогам 2008 года, согласно оценкам Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) и Международного валютного фонда (МВФ), окажется на уровне 6,5 %. Причем этот показатель будет достигнут лишь благодаря экстренным антиинфляционным мерам со стороны правительства КНР — по итогам первого квартала рост цен был рекордным — 9,1 %.
На первой сессии Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП) 11-го созыва (апрель 2008 года) подавление инфляции, улучшение снабжения и сдерживание нерационального спроса были обозначены как приоритетные задачи государственной власти. С данной целью было осуществлено последовательное повышение обменного курса юаня к американскому доллару, допущен обвал индексов Шанхайской фондовой биржи, повышены базовые ставки по кредитам, проведены «показательные» аресты ряда крупных предпринимателей, а также принята гигантская программа модернизации экономической инфраструктуры стоимостью около $600 млрд.
Главной задачей всех этих мероприятий является расширение внутреннего потребительского рынка, смягчение существующих на нем региональных и цензовых диспропорций и достижение «гармоничного развития китайского общества», о чем и заявлял Ху Цзиньтао в докладе XVII съезду КПК.
Суммируя приведенные выше данные о динамике социальных процессов в современной КНР, следует отметить их высокую управляемость, благодаря которой оказывается возможным использовать как дополнительный ресурс развития даже существующие проблемы и противоречия, включая такие фундаментальные для любого «рыночного» общества, как безработица и преступность. Видимо, важнейшим фактором такой управляемости является жестко стандартизованная и укорененная во всех сферах общественной жизни этнокультурная самоидентификация подавляющего большинства жителей КНР, прошедшая необходимую для адекватного взаимодействия с остальным миром «модернизацию» и «вестернизацию» в рамках «красного проекта» (Как говорил Мао Цзэдун, «прежде всего я — китаец, и только после этого — марксист»). Иными словами, Китай способен говорить с остальным миром на языке, который является или представляется последнему понятным. В то же время остальной мир не обладает доступом к кодам китайской культуры и китайского общества, что в принципе не позволяет «перехватывать знамя смыслов» у действующего политического руководства страны, как это удалось в Советском Союзе конца 80-х — начала 90-х годов. Тут пролегает уже не материальная, а символическая «Великая Китайская стена».
Даже, казалось бы, полностью «вестернизованные» Тайвань и Гонконг нет-нет, да и продемонстрируют свою особую природу, «избирательное сродство» к воздействию специфически китайских способов управления.
«Инерция хода», набранная КНР не только в мировой экономике, но и в мировой политике, позволяет теперь заботиться не только о максимальной скорости, но и об оптимальной безопасности дальнейшего развития. Согласно указаниям китайского руководства, нынешний период «малого процветания» должен примерно к 2025–2030 годам смениться периодом «великого процветания». И то, что в самое ближайшее время Китай преодолеет «магическую» черту в $12000 годового ВВП на душу населения, тем самым формально войдя в число «средне-зажиточных» стран мира, а реально — оказавшись крупнейшей мировой экономикой, не вызывает уже никаких сомнений.
Отдающие изрядной долей лицемерия опасения ряда западных и отечественных социологов по поводу того, что, дескать, Китай «раньше состарится, чем разбогатеет», тоже основаны на допущении того, что нынешняя сверхжесткая демографическая политика «одна семья — один ребенок» до 2030 года не будет скорректирована в сторону смягчения. Конечно, если подобная коррекция не произойдет, КНР, в конце концов, может стать такой же «страной гастарбайтеров», как Германия 80-х годов XX столетия или современная Россия.
Кроме того, дальнейшее развитие реального сектора китайской экономики с переходом на новейшие технологии потребует куда большего количества куда более квалифицированной рабочей силы, чем сегодня способна предоставить китайская система образования. Следовательно, Китаю предстоят грандиозные вложения в собственный «человеческий капитал», включая его образование, охрану здоровья, социальное и пенсионное обеспечение, создание необходимых жилищно-коммунальных условий и т. д.
Альтернативой, которая уже опробована «развитыми» государствами, выглядит вывоз капиталов и вывод производств за рубеж. Однако, во-первых, минусы такого варианта (в частности, утечка технологий и «ноу-хау», накопление «социального балласта» внутри страны) значительно перевешивают его плюсы (в частности, получение максимума прибыли), а во-вторых, КНР с помощью «хуацяо», организуемых и управляемых «триадами», на деле давно, активно и успешно использует эту псевдоальтернативу для решения поставленных задач.