Глубокий рейд. Записки танкиста
Шрифт:
Сверху от самолетов нас прикрывал полог низкой густой облачности, а внизу, там, где от белизны снега темнота была немного разреженней, земля словно излучалась фосфорическим свечением, помогая нам прокладывать путь вперед.
До рассвета нам нужно было уйти как можно дальше от места прорыва. Однако все время тащиться по целине глубокого снега трудно. Легко было погубить машины, провалившись в один из многочисленных оврагов, занесенных снегом и едва заметных на гладкой поверхности равнины.
Но вот, наконец, мы на дороге. Проехали небольшой лесок, заснеженный, как в сказке. Сразу же за ним дорога разветвлялась в трех направлениях. Даже по карте найти нужный нам путь было не так просто. Война создала много своих новых дорог, и там, где раньше летом колосилась пшеница или грелись на солнце полосатые кавуны, теперь проходила настоящая фронтовая магистраль, не нанесенная ни на одну карту. Особенно трудно ориентироваться зимой. Пройдут по полю десять танков, проползет за ними колонна автомашин — вот тебе уже и новая дорога.
На развилке пришлось остановиться. По какой дороге ехать? Все они идут как будто бы в нужном нам направлении, а вдруг уведут куда-либо в сторону? Выбор был сделан случайно. На средней дороге вдали засветились фары идущих навстречу машин.
— Видишь, Закиров, кто-то там подсвечивает на дороге?
— Как же не видим? Очень даже видим.
— В таком случае, дуй на эти светляки.
— Слушаю, товарищ старший лейтенант.
Танки понеслись навстречу огонькам. Не доезжая метров трехсот, мы увидели, что машины остановились и погасили фары. Клюнул носом и наш танк. За ним остановилась вся колонна.
— Заметили нас, товарищ старший лейтенант! — крикнул с башни идущего за нами танка Кобцев.
— Вижу. Ты что, Закиров, остановился без команды?
— Разрешите доложить, — донесся снизу голос Закирова. — Там бегаит не автомобиль. Там танки! Две танки! Чичас испугался, стоит кумекает: свой мы или не свой.
— Откуда ты знаешь, танк это или автомашина? Не видно же ничего.
— Мы все знаем. Фары у них больна низко посажен, совсем у земли бегают.
По опыту я уже знал, что на зрение и слух Закирова можно вполне положиться, поэтому, не задумываясь, попросил Кобцева передать по колонне команду приготовиться к бою с танками.
Лязгнул замок пушки, досылая в казенник бронебойный снаряд.
Подъехав метров на семьдесят к стоявшим в темноте машинам, я действительно смутно различил два танка. Они остановились, не решаясь ни двигаться вперед, ни поворачивать обратно. Из люков высовывались головы танкистов, пристально всматривавшихся в темноту.
Пушки у танков шевелились, беря на прицел пашу колонну. Стрелять же они пока не решались, боясь сделать ошибку. Исход дела решали мгновения. Если вражеские танкисты опознают наши танки, то первые же их снаряды угодят в нашу головную машину.
Все зависело от того, успею ли я прицелиться в гитлеровский танк, или его командир, обнаружив, что перед ним советские танки, первым нажмет спусковую педаль уже наведенной на нас пушки.
С головного фашистского танка что-то кричали нам.
— Фары, водитель!
Сноп света скользнул по броне немецких машин, слепя людей, всматривавшихся в темноту.
— Огонь!..
Выпущенный в упор бронебойный снаряд пробил броню врага, разорвался в фашистской машине, и взметнувшееся высоко в воздух пламя далеко осветило вокруг все пространство. Почти одновременно с моим прогремел выстрел из второго немецкого танка. Болванка скользнула по лобовому скосу нашей машины и, визжа, отлетела в сторону. От сильного удара в глазах у меня сверкнули искры, а в ушах зазвенело. Закиров безжизненно повалился грудью на рычаг бортового фрикциона.
Выстрел Кобцева, выскочившего на своем танке сбоку от нашей машины, был удачнее, чем у фашиста. Снаряд попал под кромку башни второго вражеского танка и отбросил ее в сторону. Потребовался еще один снаряд, чтобы и этот танк вспыхнул свечой рядом с первым.
Я нагнулся вниз к водителю. Башнер и радист уже привели в чувство оглушенного, слегка контуженного Закирова. Он фыркал от спирта, которым его усердно потчевал башнер, и крутил головой.
— Жив, Закиров?
— Так точна, живем! Нас болванкой убить нельзя.
— Сидеть за рычагами сможешь?
— Можем!
— А что, если Москвин поведет машину вместо тебя, пока не опомнишься?
— Нет-нет! Сам поведу.
Колонна тронулась дальше. Спидометр показывал, что от переднего края прошли уже двенадцать километров. Пока мы не встретили ни одного селения, а между тем где-то здесь, судя по карте, неподалеку должна быть деревня Шишиловка, первый населенный пункт на пути нашего рейда.
Впереди показалась какая-то темная полоса, смутно выделявшаяся на общем серовато-темном фоне. Подъехали ближе. Полоса оказалась лесом, тянувшимся далеко в обе стороны.
Я приказал остановить машины. Танки подтягивались близко друг к другу и застывали на месте.
Хотя делать стоянку в этом месте не входило в наши расчеты, однако сложившиеся обстоятельства подсказывали такое решение. Остановиться в этом лесу следовало потому, что раненые люди на машинах нуждались в помощи. Решив до утра укрыться в лесу, я попросил Грицаева позвать ко мне взводных и доктора. Башнер вылез из люка, и через минуту по колонне от машины к машине понеслась негромкая команда:
— Взводные и доктор — в голову колонны, к командиру!
Командиры взводов и наш фельдшер Никитин, отправившийся с нами в рейд с двумя своими санитарами, прибежали быстро.
Никитин был веселый, жизнерадостный человек лет двадцати шести, не унывающий ни при каких обстоятельствах. Там, где появлялся Боря Никитин, всегда стоял гомон и смех. Самая обыкновенная история, передаваемая нашим доктором, превращалась в смешную и занимательную. Кроме того, он был замечательным товарищем, готовым всегда отдать свой последний сухарь, сбросить с себя в холод шинель и укрыть ею уставшего спящего друга.