Глубынь-городок. Заноза
Шрифт:
и споры эти разрешались не при закрытых дверях, а там, где возникали: в колхозе, так в колхозе, на бюро, так и
на бюро. Но как-то получалось, что после них никто не уходил обиженным, а, наоборот, все присутствующие
втягивались в разговор и уже забывалось, кто же его начал. Важно было одно: найти правильное решение.
Правым оказывался чаще всего Ключарев. Но мысленно он уже привык проверять себя на Якушонке:
зацепит того или нет? И что выставит он как возражение?
— Вот смысл коллегиальности, — сказал как-то Ключарев после того, как на бюро “крепенько”
поговорили с Лелем, директором МТС. — Высказываются разные мнения, и хотя принимается только одно, и
притом не самое крайнее, но заинтересованным товарищам полезно послушать высказывания остальных, как
возможный завтрашний вывод.
— Товарищ секретарь… — обиженно прервал его было Лель, приняв это прежде всего на свой счет.
Но Ключарев строго поднял руку:
— Не обращайтесь к секретарю! Здесь есть бюро.
— Ну, а теперь, Дмитрий Иванович, — сказал немного погодя Ключарев на том же заседании, — давайте-
ка разъедемся по району: вы в одну сторону, я в другую. Посмотрим собственными глазами на новый урожай.
— Вы, наверно, поедете в Братичи? — невинно спросил Якушонок, только бровь его изломилась,
выдавая скрытое лукавство.
Ключарев смущенно крякнул, уличенный в давнишней слабости.
— Вот именно, в Братичи, — сознался он.
– У матери все дети равны, а все же душа больше прикипела
туда, где сам, своими сапогами километры мерил. Ничего, поживете тут с мое, сами это почувствуете! Да, по-
моему, и у вас уже “любимчики” намечаются: Большаны, Лучесы, а?
И не обратил внимания, как Якушонок при слове “Лучесы” не то чтобы вздрогнул, а как-то подобрался
весь, бросив на него смущенный, проверяющий взгляд.
6
На следующий день ключаревская “победа” подъехала к скирдам в Братичах. Это был целый город со
своими проходами и переулками. А пшеницу всё подвозили!
— Колос хорош, но снопы сыроваты, — скромно сказал Любиков, любуясь делом своих рук. — Долго
лежать не могут.
Между двумя скирдами, большими как двухэтажные дома, было тихо и тепло в этот ветреный день.
Особый запах хлеба приятно щекотал ноздри.
Сверху, только что артистически уладив шапку конусом, к ним съехал, притормаживая ногами, старый
знакомец Ключарева Софрон Прика.
— А я думаю: хто-сь гудить? — не совсем искренне, больше для вежливости удивился он и, прежде чем
протянуть руку, похлопал ладонями по холщовым штанам, стряхивая соломинки. — Значит, это вы, товарищ
секретарь, и старшиня наш?
Прика говорил тем особым певучим полесским говором, в котором твердые белорусские слова
смягчались близостью Украины.
Ключарев с удовольствием рассматривал его.
Нельзя сказать, что Прика в чем-то разительно изменился с тех пор, как Ключарев увидел его в
свинарнике. На ногах его были неизменные лапти (которые, кстати, упрямо отстаивают полещуки, утверждая,
что по болотам в сапогах версты не померяешь). И рубаха домотканная еще издали во все стороны брызгала
разноцветным и заплатками. Но ус охряной яркости (борода темней) торчал теперь у Прики как-то удивительно
независимо, а пегие от седины, ничем не покрытые волосы совсем недавно были подстрижены, правда не под
польку или бокс, а так же, по старозаветной моде, — скобой.
— Так вы уже не на свиноферме работаете? — поинтересовался Ключарев.
— Там, товарищ секретарь. Старшиня наказал пока на скирдах, как я эту працу добра роблю. А дожинки
отгуляем, обратно на свиноферму пойду.
Гордясь, он повел их по хлебному городу, показывая свое высокое искусство, как складывать скирду:
повыше да поуже, чтоб не прела, влажным снопом к ветру. Потом, тронув Любикова за руку, важно отозвал его в
сторону:
— А что я тебе еще хочу показать, старшиня! Ведь как робят, хрен им в очи! Поставил бригадир на
подгребку бабу слепую, она метет по одному месту, а колоса не видит. Я потом посгребал, так целый мешок
ржи набрал, килограмм на двенадцать будет. Куда мне теперь с этим мешком, товарищ старшиня: чи в
кладовую, чи коням скормить?
Любиков задумался.
— Я тебе, конечно, Софрон Иваныч, верю; знаю, что ты душой болеешь за эту работу. Но придется мне
за тебя теперь и бой держать. Немножко не так ты сделал. Найдутся люди, которые захотят сказать, что ты
просто зерно домой поволок. А надо было принести его в тот же день в контору.
— Так далеко контора, — досадуя сам на себя, пробормотал Прика.
— Значит, надо было взять с собой соседа и при нем собрать, чтоб никаких толков не допустить. Ничего,
поправим. Вези мешок в контору. И впредь, если заметишь непорядки, не оставляй без внимания.
— Так я всегда! Да я не дам рады этим гультаям!
Когда они уже отъехали, Любиков сказал:
— Теперь я уверен, Федор Адрианович, если Прика и имел заднюю мысль о зерне, не только оставит ее,
но и в следующий раз мимо беспорядков не пройдет. А главное, сам себя больше за это уважать будет.
Ключарев посмотрел на него бочком; веселый юмор заиграл в его чуть приподнятых вздрагивающих