Гнёт ее заботы
Шрифт:
– Ты уверен, что хочешь отдать мне все это?
– спросил он.
Шелли моргнул, заметил банкноты в руке Кроуфорда, а затем покачал головой и потянулся за ними.
– Нет, я… я должен отдать это бедняге Ли Ханту - или отослать обратно в Специю Мэри… я…
Кроуфорд оставил две десятифунтовые купюры и протянул оставшиеся назад.
– Спасибо Перси.
Шелли уставился на деньги, которые вернул ему Кроуфорд, кивнул и неуверенно улыбнулся, затем запихал их в карман и побрел прочь.
К восьми часам последние из детей Хантов были отловлены и погружены на борт нанятого экипажа - в свой Байрон
Уезжали, впрочем, не все слуги Байрона, и он распорядился, чтобы Кроуфорду и Джозефине разрешили взять на время запасную карету и пару лошадей для путешествия обратно в Ливорно. Однако, к тому времени как они наконец решились отправиться в путь, солнце начало столь основательно припекать пыльную дорогу, что они решили дождаться вечерней прохлады.
Кроуфорд вышел на затененный двор с парой книг Байрона и попробовал читать, но его постоянно отвлекала мысль о девочке, которую он видел здесь минувшей ночью. Он был уверен, что кровь на ее губах принадлежала Эдварду Вильямсу, и раздумывал, кому Эд будет жертвовать свою кровь теперь.
Джозефина провела большую часть дня лежа внизу - сперва он подумал, что она задремала, но около полудня он заглянул ее проведать и заметил, что ее глаза были открыты, неутомимо смотря в потолок. Он вернулся обратно во двор и снова попробовал читать.
К западу от Монтенеро земля две или три мили наклонно сбегала вниз, стремясь к побережью Лигурийского моря, и, когда солнце опустилось к земле, темным силуэтом обрисовав остров Эльба, место ссылки Наполеона, Кроуфорд различил ритмичные песнопения, доносящиеся с дороги позади дома.
Он сунул за ремень один из пистолетов Байрона, и, прихрамывая, спустился по грязной дороге, чтобы узнать причину этих звуков, но обнаружил лишь дюжину крестьян и пару священников, стоящих вокруг повозки, в которую был запряжен изнуренного вида осел.
Священники нараспев произносили молитвы и окропляли сухую дорожную пыль святой водой, и Кроуфорд поначалу подумал, что это был какой-то местный ритуал, который не имел к нему никакого отношения; но затем из редкой толпы, сутулясь, выбрался древний старик с тростью и широко ему улыбнулся… и Кроуфорд понял, что пистолет ему здесь ничем не поможет.
– Они хорошо осведомлены, - сказал де Лож на своем диком французском, - об особенности того места, из которого вы недавно прибыли. Он махнул рукой на крестьян и священников.
– Портовенере, я имею в виду. Ты был бы изумлен, узнав, сколь долго оно носит это имя, и на сколь многих языках. Поэт четырнадцатого столетия Петрарка удостоил это место нескольких произведений, когда не воздыхал о недосягаемости своей возлюбленной Лауры.
Он рассмеялся и оглянулся на своих пасторальных [333] сопровождающих, затем снова покосился на Кроуфорда.
– Думаю, если произнести сейчас нужное слово, эти люди атакуют дом в тот же миг - заметь, что некоторые из них при ножах, а тот джентльмен позади захватил с собой вилы. Английский лорд, который здесь гостил, Байрон, член общества Карбонариев, верно? Эти люди одобряют
– Что скажешь, можем мы с тобой поговорить?
333
Пасторальный (bucolic) - сельский. Пасторальная (буколическая) поэзия - зарисовки на сельские темы: овечки, пастушки и т.п.
334
Siliconari - Силиконарии (по аналогии с Carbonari - Карбонарии) (итальянский).
Кроуфорд подумал о Джозефине, оставшейся без присмотра в доме.
– Хорошо, - сказал он с внезапно навалившейся усталостью.
– Скажи им, тем не менее, что я… скажи им, что я всадил гвоздь в mazze,ладно? Мы обойдемся без их… помощи. « Силиконарии, - подумал он - по-видимому, игра слов для silex ,французского и латинского слова для кремния. Silex, silicis, silici [335] » .
335
Silex, silicis, silici - кремний, кремния, кремнем (латинский).
Де Лож снова засмеялся и обратился к священникам с быстрой фразой на итальянском. Те, казалось, немного расслабились, хотя и не перестали разбрызгивать святую воду.
Они направились вверх по крутой пыльной дороге, ведущей на немощеный внутренний двор. И пока они не слишком грациозно хромали к дому, де Лож время от времени поглядывал на Кроуфорда. Тени деревьев тянулись теперь к востоку, но исполосованный двор снова напомнил Кроуфорду гигантскую лестницу. Знать бы только, куда он направляется по ней сам.
– Ты развелся!
– воскликнул де Лож, когда они, наконец, достигли входной двери.
– Но та Венецианская попытка, которую четыре года назад предпринял один из твоих друзей, закончилась провалом - так что ты, должно быть, забрался чертовски высоко в Альпы, я прав?
– Да, ответил Кроуфорд.
– С Байроном, в 1816. Он снова погряз в этом, в отличие от меня, так что мне не понятно, с чего бы твоим священникам восторгаться им и бояться меня.
– На самом деле, они и к Байрону не испытывают особо теплых чувств, но он богатый и влиятельный, а ты нет, и к тому же он многое делает для Карбонариев.
Де Лож покачал головой, и Кроуфорду почудилось, что в глазах древнего старика на миг вспыхнуло восхищение.
– Я никогда даже всерьез не рассматривал возможность отправиться в Альпы самому - для меня это было бы слишком суровое испытание. К тому же оно, почти наверняка, повлекло бы мою гибель; или, что еще хуже, могло бы оставить меня искалеченным и неспособным попробовать что-нибудь еще. Он пожал плечами.
– Так что, почему бы просто не позволить подходящему человеку утопить меня в родных краях.