Гнёт ее заботы
Шрифт:
– И что нам теперь с этим делать?
… вернуться в постель?
– рискнул Шелли.
Не зная, что еще сказать, Кроуфорд сухо кивнул и вернулся в свою комнату.
Ему все еще не спалось. Он лежал, уставившись в потолок, подумывая, не выпить ли ему тоже лауданума, чтобы отогнать прочь воспоминания о ее холодных грудях, жарком языке и ослепительно живых, но неорганических глазах, и о полном растворении своего «я», которому он с такой благодарностью отдался во время той мирной недели в Швейцарии шесть лет назад.
Шелли обладал ею - может быть прямо сейчас, в этот миг - и все ее мысли были о нем, а не о Кроуфорде.
Взамен он глотнул брэнди из своей вездесущей фляжки и на рассвете умудрился провалиться в беспокойное забытье.
В восемь его снова разбудили, на сей раз его тряс Шелли, побелевший под своим загаром и похоже готовый разрыдаться.
– У Мэри случился выкидыш, - глухо выдавил он, - а теперь у нее сильное кровотечение. Быстрее - я боюсь, она может истечь кровью.
Кроуфорд скатился с кровати и взъерошил волосы.
– Так, - сказал он, пытаясь собраться с мыслями.
– Достань мне брэнди и чистый лен, и пошли кого-нибудь в Лериче за льдом.
– И позови Джозефину - она мне нужна.
ГЛАВА 14
…Мой мертвый сын, мой Магус Зороастр,
В саду гуляя, встретил образ свой.
— Перси Биши Шелли
… Выйдя на террасу, он встретил самого себя,
и двойник спросил его: - И долго ты еще
собираешься довольствоваться?
— Мэри Шелли
Простыни были содраны с кровати Мэри, и кровь, казалось, была повсюду; она не только напитала постельное белье и матрас, но была разбрызгана по стенам и размазана по ее лицу - очевидно, она отреагировала очень бурно, когда ей стало понятно, что с ней случилось. В сером туманном свете, сочащемся из окон, ее кровь, казалось, была единственным цветом в комнате, и, только когда первое потрясение миновало, он, наконец, увидел посреди обнаженную Мэри.
Низкий потолок гостиничного номера Гастингса давил на него, словно вся комната сжалась в мгновение ока, и несколько секунд он, оцепенев от ужаса, взирал на то, что казалось ему изуродованным трупом Джулии.
– Айкмэн!
– громко позвал Шелли.
Кроуфорд выдернул себя из завладевших им воспоминаний.
– Да, - глухо отозвался он.
Он подошел к кровати и встал на колени, поспешно прижав ладонь к низу живота Мэри.
– Кто-нибудь отправился за льдом?
– резко спросил он.
– Эд Вильямс и Трелони на Дон Жуане, - ответил Шелли.
– Хорошо. Принеси мне чашку с брэнди.
Спустя мгновение поспешно вошла Джозефина, и когда Кроуфорд бросил на нее взгляд, он увидел, что картина оказала травмирующее действие и на нее - но она несколько раз глубоко вздохнула, а затем безжизненным голосом спросила его, что нужно делать.
– Подойди сюда. Когда она подошла к кровати и наклонилась к нему, он тихо сказал.
– Ребенку уже не помочь. Сейчас мы должны остановить кровотечение. Принеси мне кружку дьявольски крепкого чая, а затем скатай цилиндрическую повязку, чтобы сделать ей тампон, и смочи ее в чае - танин [318] должен помочь. И будь готова наложить ей тугую повязку вокруг бедер, с тампоном здесь, над маткой, где мои руки.
318
Танин - горькое, вяжущее вещество, содержится в чае.
Он почувствовал, что кто-то еще вошел в комнату и встал позади него, но он невозмутимо разговаривал с Мэри, напоминая ей, что он доктор, и призывая ее расслабиться.
Он почувствовал, как напряжение, сковавшее сухожилия ее шеи и ног, несколько ослабло, и, когда Шелли вернулся с тарелкой брэнди, Кроуфорд ополоснул в ней свободную руку, а затем осторожно ввел палец во влагалище Мэри, пытаясь определить источник кровотечения. Как он и боялся, он был недосягаемо далеко.
Он чувствовал сильное неодобрение, исходящее от стоящего позади человека, но не обращал на это внимания.
Он услышал, как вернулась Джозефина, и почувствовал запах чая, который она принесла.
Вдруг, перед ним снова лежало изувеченное тело Джулии, которое он исследовал с такой гротескной интимностью, а комната снова обернулась гостиничным номером, в котором он провел брачную ночь в Гастингсе. Он подался назад, с задушенным вскриком, и дико огляделся вокруг; Джозефина и Шелли были единственными людьми в комнате - одному Богу известно, кто ему померещился стоящим сзади - и Джозефина со страхом взирала на ужасающую кровать, и ее била такая крупная дрожь, что чай выплескивался из кружки, которую она держала в руках.
«Это галлюцинация, - отчаянно сказал себе Кроуфорд.
– Как та, что случилась в Риме в квартире Китса».
Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, а когда открыл их, в кровати снова была Мэри, а рядом с тревогой взирал на него Шелли. Кроуфорд повернулся к Джозефине - ее лицо снова расслабилось, но она просто безучастно смотрела в туман, что повис за окном. Очевидно, галлюцинация коснулась и ее тоже.
– Джозефина, - позвал он, и не получив ответа: - Черт возьми, Джозефина!
Она пошевелилась и, моргая, взглянула на него.
– Какой сейчас год, и где мы?
– спросила она.
Она закрыла глаза, затем спустя мгновение прошептала, - Двадцать второй, Залив Специя.
– Хорошо. Помни это. Теперь достань повязку из заварника, отожми ее и дай мне - ничего страшного, если она будет немного горячей, я все равно хочу попробовать потогонные средства, до того как сюда доставят лед. «Легко сказать, - подумал он, - только как же нам вызвать потоотделение без каленого боярышника, цвета черной бузины, окалины сурьмы [319] или камфоры»? Больше, чем когда-либо, он сейчас сожалел о том, что его медицинский набор остался в Пизе.
319
Окалины сурьмы (англ. calx of antimony).