Гнёт ее заботы
Шрифт:
По правде говоря, близость с ней его совсем не прельщала. Он знал теперь, что любил несчастную Джозефину - которая могла теперь быть совершенно мертва, не уцелев даже дремлющей искоркой в брошенном ею разуме.
Эта мысль напомнила ему о мучительном предположении Шелли, что Аллегра может быть все еще жива, затерянная где-то в глубинах своего кошмарно возрожденного черепа. «Все мы узники в наших собственных головах, - подумал он, вспоминая о неотступно терзающих его воспоминаниях, - но большинство из нас хотя бы может переговариваться с другими заключенными через прутья решетки, а иногда даже протянуть руку и встретить ответное рукопожатие».
– Пошлой ночью
– Он доктор, - добавила она, подчеркивая это слово. Кроуфорд был всего лишь хирургом.
– Он сказал, онможет восстановить мое зрение. Он обещалэто.
Мгновение Кроуфорд озадаченно смотрел на нее - затем вскочил на ноги и подался вперед, вговаривая слова прямо в ее лицо.
– Не приближайсяк этому человеку, - резко сказал он.
– И даже не вздумай его приглашать, ты поняла меня? Это очень важно. Он… убийца, даю тебе слово. Поговоришь с ним еще хоть раз, и клянусь, мы никогда отсюда не уедем, и пусть моя лондонская практика катится ко всем чертям.
Она улыбнулась, заметно успокоившись.
– Надо же, ты, похоже, ревнуешь! Ты и впрямь вообразил, что я буду флиртовать - а тем более заниматься чем-то большим– с другим мужчиной, когда я замужем за преуспевающим доктором?
Он выдавил из себя ответную улыбку.
В субботу переоборудованный Дон Жуанотправился в первое плавание - Шелли, Вильямс и Робертс весь день и добрую часть вечера рассекали на нем по спокойным водам залива, и снова встали на якорь, только когда Луна начала прятать свой лик за вуалью облаков. Шелли выглядел заметно посвежевшим и вернувшим душевное равновесие, пока во время запоздалого ужина Клэр с дрожью в голосе не сообщила ему, что дважды за этот вечер видела его расхаживающим по террасе… до того как Дон Жуанвернулся.
Джозефина лишь презрительно закатила глаза и пробормотала что-то на счет алкоголизма, но Шелли отбросил вилку, вскочил и задернул занавески на окнах.
– С сегодняшнего дня будем держать их задернутыми после наступления темноты, - сказал он.
Вспомнив, что Джозефина встретила кого-то, по-видимому, воскресшего Полидори, Кроуфорд кивнул.
– Хорошая мысль.
Клэр, допивающая уже третий бокал брэнди, нахмурилась, словно почти вспомнила причину, по которой следовало возразить Шелли; она поспешно глотнула еще брэнди, и тревога, судорогой сведшая ее лицо, мало-помалу разгладилась.
В улыбке Эдварда Вильямса мелькнуло что-то болезненное, что-то, что заставило Кроуфорда вглядеться в его лицо, еще до того как он заговорил.
– Но позже, мы же можем открыть их позже, Перси?
– заметно нервничая, спросил Вильямс.
– Я только хочу сказать - ведь так приятно смотреть ночью вдаль, на воды залива.
Кроуфорд глянул на Шелли, и увидел, что он тоже заметил волнение Вильямса.
– Нет, Эд, - устало сказал Шелли.
– Днем смотри на этот чертов залив, когда тебе вздумается. Но ночью все шторы должны быть задернуты, от заката до рассвета. Он посмотрел на Кроуфорда и Джозефину.
– Думаю, Айкмэны не откажутся… вымыть
– Окна!– воскликнула Джозефина.
– Ничего подобного! Мой муж доктор, а я ни какая-нибудь там домработница! Как только вам пришло в голову…
– Я сделаю это, Перси, - тихо сказал Кроуфорд.
– После того как все отправятся спать.
Джозефина вскочила из-за стола и умчалась в их комнату.
Пару часов спустя, когда огни были потушены, Кроуфорд раздавил несколько дюжин зубчиков чеснока в ведро соленой воды, затем оттащил его в столовую, отдернул шторы и, используя вместо тряпки старую рубаху, расплескал эту смесь по оконным стеклам и плоским камням пола.
Он был рад, что в комнате было темно, так как совсем не горел желанием узнать кого-нибудь среди нескольких людских фигур, что неясными силуэтами, бесшумно жестикулируя, маячили снаружи на погруженной в темноту террасе.
На следующий день Шелли, Робертс и юнга-англичанин Чарльз Вивьен отправились в море без Вильямса, так как у него начался сильный жар, и все чего он хотел - лежать и тихо страдать. Кроуфорд предложил осмотреть его и возможно прописать ему какое-то лечение, но Вильямс поспешно заверил его, что в этом нет никакой необходимости. У Кроуфорда наворачивались на глаза слезы, когда он увидел нездоровую яркость в доселе ясных и веселых глазах.
Ближе к полудню Кроуфорд натянул шорты, которыми его снабдил Шелли, и спустился вниз. Ветер волновал кроны деревьев на холме позади дома, и бегущий по волнам Дон Жуанкрошечным белым пятнышком виднелся на южном краю небосвода. Кроуфорд вошел в воду и поплыл. С тех пор, как неделю назад умер нерождённый ребенок Мэри, он каждый день совершал длинный заплыв.
Вода была освежающе прохладной, и он полностью отдался этому ощущению и отплыл довольно далеко, прежде чем расслабился и лег на спину, наконец позволив себе наслаждаться солнцем на лице и груди.
Сегодня воскресенье. Завтра они отплывают в Ливорно, и там ему придется решить, что делать с Джозефиной. Не может же он и впрямь отправиться с ней в Англию - может ли он, с чистой совестью, купить билеты для них обоих, а затем спрыгнуть с корабля, оставив ее путешествовать в одиночестве? Едва ли. Была ли она его женой или женщиной, которую он любил, он обязан придумать лучший способ о ней позаботиться. К тому же, Джозефина может когда-нибудь вернуться. Он не мог поверить, что она ушла навсегда.
Еще два раза в ночи он чувствовал близость ламии - оба раза «Джулия» отшатывалась от него, очевидно думая, что он собирается нарушить их уговор об отсутствии секса, пока они не покинут Специю - и понимал, что Шелли все еще бесприбыльно выплачивает свою часть соглашения. «Иссыхание духа в пустыне стыда [321] », - думал он, мысленно повторяя строчку одного из Шекспировских сонетов, которую недавно сбивчиво процитировал Шелли.
Кроуфорд гадал, проделывает ли ламия с Шелли все то, что когда-то она делала с ним - и если да, возносит ли это Шелли на туже вершину блаженства. Он отказывался в это верить. И с изумлением спрашивал себя: «неужели Вильямс занимается сексом с воскресшей Аллегрой, или она лишь целомудренно его кусает».
321
The expense of spirit in a waste of shame - растрата духа в пустыне стыда. Шекспир, сонет 129.