Гнев Тиамат
Шрифт:
– Значит, когда я уничтожил станцию «Паллада» в Солнечной системе... – начал Трехо.
– ...вы также вмазали некому странному, афизическому тёмному богу по его гипотетическому носу, – подтвердила Элви. – И они ответили ожидаемо. Если вы заболели, а от пенициллинового укола вам стало лучше, то в следующий раз, когда вы заболеете, вы уколетесь ещё раз. Но тут оказывается, что наше сознание отличается от сознания строителей врат. Нас не так легко сломить, и оправляемся мы намного быстрей. То, что уничтожило старую цивилизацию, нас просто вырубает на несколько минут.
– Какое разочарование
– Улавливаете? Но тогда выходит, они ещё не закончили. Особенно учитывая, – без обид, – что мы начали швыряться в них заминированными кораблями. Играть в «око за око». И что они должны почувствовать теперь? Свет и форму вместо гм.. гиперактивности?
– Да, улавливаю, – сухо подтвердил Трехо.
– Полагаю враг, кем бы он ни был, экспериментирует с новыми способами разрушения сознательных систем. Мозгов. А мы, получается, аналог резистентной к пенициллину инфекции, и последнее событие, которое мы испытали, было попыткой применить тетрациклин.
– И что послужило триггером? – спросил Трехо.
– Триггер не требуется, если враг перешёл в реактивную фазу. Может, мы наконец убедили их принять нас всерьез.
Трехо погрузился в обдумывание последствий.
– И это новая информация? – спросил Кортазар. – По-моему, мы уже рассматривали все эти вопросы. Я про то, что в них ничего действительно нового.
Трехо переглянулся с Иличем.
– Лично мне, – сказал Трехо, – сводка доктора Окойе кажется полезной. Так что да. Что у нас с прогрессом в исцелении высокого консула?
– Было бы полезно, – заявил Кортазар, – изучить жертву Илича. Полагаю, в деле поиска его останков тоже ничего нового?
Усилие, с которым Трехо заставил себя не вспылить, было заметно невооруженным глазом.
– Прежде чем мы перейдем к другим вопросам, почему бы сначала не обсудить здоровье высокого консула?
– Он стабилен, – ответил Кортазар. – Очень стабилен. Идеально.
– А улучшения?
– Нет.
Встрял Илич, его голос дрожал от напряжения:
– Да неужели нет способа его вернуть?
Элви больше не собиралась позволять Кортазару пороть чушь. Либо у него имелся план, который он не собирался раскрывать по личным причинам, либо у него не было вообще никакого плана. Она подалась вперед, и уложила руки на стол ладонями вниз, собираясь раскрыть карты.
– Я не вижу никакого реалистичного пути возвращения его в прежнее состояние.
Трехо кивнул ей и обратился к Кортазару:
– Вы согласны?
Кортазар скривился.
– Вернуть в прежнее состояние? Вероятно, нет. Перевести в новое – вот что звучит гораздо правдоподобнее. Это возможно, и легко. Более того, познавательно.
Трехо застыл в зловещей неподвижности. В дверь тихо постучали, и вошел служащий с закуской для Элви. А она даже забыла. Дверь закрылась, восстановилась их конфиденциальность, но Трехо даже не пошевелился. Бледное лицо, глаза уставились в пустоту: только через секунду Элви поняла, что это значит.
Трехо ни на минуту не прекращал надеяться. Верил, что его лидер возвратится, что праведный король восстанет, и вернёт трон. Несмотря на все её слова, адмирал полагал, что Кортазар, словно Мерлин, сможет вернуть его короля Артура из безумия. Она наблюдала, как
– Ясно... – протянул Трехо. И снова, ещё медленнее: – Ясно... Высокому консулу все равно придётся выступить с заявлением. Мы что-нибудь подготовим.
– Можно сказать, что мы провели ещё одно испытание, – сказал Илич. – Элитная команда высокого консула совершила прорыв. Новое оружие против врага.
– Или можно сказать им правду, – заявила Элви.
Трехо встал, сложил за спиной руки. Гнев и смятение на его лице были лишь отражением горя. Горе может свести с ума. Когда он заговорил, в его голосе звенела едва сдерживаемая ярость. Направленная даже не на Котазара. На неё.
– Думаю, вы не до конца понимаете, насколько нестабильна ситуация, доктор Окойе. Я веду войну на два фронта безо всяких фронтов. Момент совсем не подходящий, чтобы подрывать доверие наших войск, или потакать сепаратистскому террору. Только что вы наметили битву космического масштаба. И я не могу сражаться против ваших тёмных богов, пока партизаны уменьшают наши силы. Для этого нам придётся объединить человечество. Мы должны нанести единый удар. Мы больше не можем позволить себе дурачиться, занимаясь уничтожением способов связи друг друга. Это убьёт нас всех. Вы слышите, что я говорю?
– Я слышу, – ответила Элви, удивляясь стальным ноткам в своём голосе. Трехо тоже их уловил. – Я слышу, как вы говорите, что вам это не по плечу. Хотите, чтобы война с подпольем закончилась? Легко. Сдавайтесь.
– Вы очень несмешно шутите, – сказал он.
– А я не шучу.
Переведено: Kee
Глава 40: Тереза
Каждый вечер, ложась спать, Тереза надеялась, что следующий день вернет ей отца. Как в случае с ящиком Пандоры, все страхи и кошмары становились не так страшны, когда появлялась надежда. Каждое утро она просыпалась с ощущением, что все еще возможно, все наладится, просто не надо ни о чем спрашивать. Ведь Келли, личный камердинер отца, скажет, что ничего не изменилось, потому что, конечно же, не изменилось. И вновь ее раздавит разочарованием, но следом в голову придет все та же идиотская, дурацкая, как мультяшный персонаж с пустой ухмылкой, мысль: может, завтра? Вечное «может, завтра».
Комнаты отца не были роскошными. Никогда. Кровать из натурального дерева, тонкий матрас, на котором он отдыхал даже после того, как перестал спать. Письменный стол с запирающимися ящичками из металла и встроенным в столешницу экраном. Из украшений – ее детская фотография, фотография ее матери, когда та была еще жива, да простенькая стеклянная ваза под один цветок, Келли менял его каждый день. Уинстон Дуарте, высокий консул и создатель Лаконианской Империи, гордился тем, что у него простое мужское жилище. Величие Лаконии определялось не безвкусицей, а трудами. На фоне необъятных имперских амбиций мельчал любой человек. Даже он. Во всяком случае, она всегда воспринимала это так. Верила в это.