Гнев Тиамат
Шрифт:
– Мы... – прохрипела она, и голос странно срезонировал в ушах. Она сглотнула и попыталась снова. – Мы... выпали из времени?
Она услышала, как пальцы Алекса мягко коснулись панели управления. Закрыла глаза, донельзя благодарная нормальной темноте под опустившимися веками. Тошнота нахлынула, и отступила.
– Да, – ответил Алекс. – Потеряли... почти двадцать минут.
Она оттолкнулась, подрулив к амортизатору скорее инстинктивно, чем осознанно. Пристегнулась, испытывая глубокое облегчение. Взглянула в лицо Алекса, посеревшее, словно он только что видел нечто ужасающее.
– Было не
– Иначе, – согласилась Наоми.
Алекс проверил статус «Роси», и, казалось, слегка успокоился. Наоми чувствовала покалывание множества иголочек, как в оживающих от защемления нервах, только без конкретного расположения на теле. Словно медленно возвращался её разум. Крайне тревожное ощущение.
– Ёбаный Дуарте, – вырвалось у неё. – Ебучая Лакония, блядские эксперименты!
– Как думаешь, что они натворили на этот раз?
Переведено: Kee
Глава 39: Элви
Ручной терминал Элви зазвонил снова. Время давно вышло, но она не могла заставить себя уйти. Кроме того, у девочки в стеклянной клетке не было стула, и потому Элви уселась на пол рядом с ней. И теперь раздражала даже сама мысль о том, что придется подниматься с пола, с больной-то ногой.
– Значит, – спросила она, – способ мышления не изменился?
После момента жуткой неподвижности, отталкивающей паузы, которая теперь казалась обычным явлением, Кара покачала головой.
– Я не знаю, трудно объяснить, но я не чувствовала, что стала кем-то другим. Вот разве что библиотека...
«Библиотекой» Кара и Александр, – по-семейному просто Зан, – называли информацию, которая появилась в их мозгу после воссоздания ремонтными дронами. По их словам, это напоминало готовые знания без необходимости их изучения. Иногда информация была простой, вроде подробностей, касавшихся местной среды. А иногда непостижимой, как, например, факт, что сущности на уровне субстратов плохо преломляют свет видимого спектра. И это самый интересный из примеров, потому что Кара знала, что такое субстрат, что такое преломление, понимала, что за видимый спектр, но полная фраза не складывалась для неё ни во что осмысленное. Никаких связей с чем-то вроде еды, или деревьев, или воды. Или другими человеческими знаниями. Для Элви это было словно найти морскую черепаху, которая осознала теорему Гёделя о неполноте, при этом не имея никакого применения для неё в своей черепашьей жизни.
По большей части, именно эта когнитивная особенность и привёла Кортазара к выводу, что Кара и Зан не дети, которыми они были до своей «починки», а продукты инопланетной технологии, созданной с использованием человеческих трупов. Это был очень глубокий вопрос, мучительный для Элви. Очевидно, дети преобразованы, и то, что они не стареют и не развиваются, яркое тому доказательство. Чернота глаз и серый оттенок кожи ставили их на ступень, которая всё ещё отзывалась глубинной паникой где-то в затылке.
Но иногда, когда за ними не наблюдали, Зан клал голову на колени Каре, чтобы та потрепала его по волосам. Жест, отсылающий к приматам времён плейстоцена, более глубокий и узнаваемый, чем обычные проявления человечности. Иногда Кара шутила над вопросом Элви, и почти застенчиво улыбалась, видя, что Элви смеётся её шутке. Элви колебалась. В один момент она была уверена, что дети – марионетки непостижимых инопланетных технологий. А в другой казалось очевидным, что Кортазар объявил их нелюдями лишь для того, чтобы десятилетиями держать в клетке и ставить на них опыты. Элви не могла определиться, нравятся они ей, или пугают до жути. Проходят они свой тест Тьюринга, или она отказывает им в этом?
Но что интересно, похоже, ни одна из операций Кортазара над Дуарте не привела к тому, что высокий консул получил доступ к «библиотеке», и в отличие от него, странные отключения сознания не вредили ни Каре, ни Зану. И где-то здесь крылась подсказка. У неё был набор данных, и его просто требовалось поместить в правильную таблицу, чтобы паззл сложился. Она чувствовала это.
Её ручной терминал ожил снова. На сей раз он разродился сообщением: за ней прислали машину, потому что она опоздала на брифинг. Элви пробормотала что-то непристойное и начала подниматься.
– Мне уже пора идти.
– Мы будем здесь, когда ты вернёшься, – сказала Кара, и чуть погодя засмеялся Зан. Элви улыбнулась тоже. Выглядело немного глупо, она словно оправдывалась перед друзьями, обед с которыми приходится прервать пораньше. Иногда можно побыть и глупой.
Опираясь на трость, она вышла из лаборатории на свежий воздух. Нога болела. Наращивание ткани, простое само по себе, проходило очень медленно. Плохо. У Фаиза уже появилась новая ступня, с кожей, чуть бледней и мягче, новыми мышцами, всё ещё склонными к судорогам, когда он слишком много ходил. Но он уже отрастил и кости, и сухожилия, и нервы, а она всё ещё передвигалась с палкой.
В её понимании, разница объяснялась стрессом. Фаиз в их нынешней жизни был почти декорацией. Он спал, ел в Государственном Здании, общался с теми, с кем знакомился в саду, читал книги, смотрел старые развлекательные каналы. И выздоравливал. А Элви изучала записи Кортазара, или контролировала состояние Дуарте, или пыталась уберечь Терезу от участи быть убитой во имя любопытства, или перебирала собственные данные с «Сокола». Она почти не спала, а когда всё же получалось, словно кидала кубик, чтобы узнать, кошмар с каким привкусом ей выпадет на сей раз.
Наступит момент, когда чаша переполнится. Когда навязчивый образ Сагаля с исчезнувшим куском головы не позволит ей заставлять себя продолжать путь, или даже помыслить об этом ещё хоть раз. Когда она сломается. Момент ещё не настал, и ей пока не пришлось столкнуться с таким. Но она боялась, что уже близка к точке, которую Фаиз называл протоколом «или-сейчас-или-пиздец».
Хуже того, она была близка к тому, чтобы начать наслаждаться напряжением. За всю жизнь она погружалась в подобный стресс лишь однажды, во время инцидента на Илосе. Когда все ослепли, и из земли повылазили слизняки, покрытые нейротоксином, ожили инопланетные артефакты, а люди стали убивать друг друга из-за политических вопросов и личных амбиций. Тогда всё зависело от её таланта и остроты ума. И вот теперь снова. И для какой-то её части это было слаще сахара. Очень нездоровой части, надо полагать.