Гнев Тиамат
Шрифт:
– Я знаю, – сказала она. – Очень важно поддерживать впечатление, что все нормально. Вы говорите так каждый день. – Она встала и раскинула руки. – Это нормально. Я нормальная!
– Конечно, – ответил Илич с выученной улыбкой, означавшей, что он вовсе не собирается с ней тягаться. – Твои сверстники вот-вот начнут занятия. Сегодня их собирается вести доктор Окойе, так что я могу встретиться с адмиралом Трехо.
То есть «могу заняться чем-то поважнее», значит. Пусть он этого и не сказал, Тереза услышала. Крыска запыхтела и завиляла хвостом в предвкушении приключений
Государственное Здание оставалось таким же, как и всегда. Аркады, сады, колоннады. Ничего не изменилось. Это был ее дом и ее королевство. А Илич и остальные как-то умудрились превратить его в ее клетку. Ее уважали, относились с почтением и заботились только когда она делала что ей говорили и когда говорили. Ее мнение слушали, считали серьезным и веским, а потом игнорировали. Она направилась к аудитории, размышляя, что будет, если она войдет, возьмет микрофон и заорет: «Мозг моего отца мертв, и все в полном беспорядке». Мысли хватило, чтобы она улыбнулась.
Впрочем, оказалось, что эта фантазия не сработала бы. За день в аудитории сделали перестановку – шесть столов со сланцевыми крышками стояли рядами по три. Остальные студенты – так называемые сверстники – уже были здесь. Очевидно, потому и приходил Илич, что Тереза не замечала, что опаздывает.
В комнате густо воняло чем-то едким. Встроенные во все окна воздушные рециркуляторы адсорбировали летучие соединения и отдавали свежий воздух. На каждом столе стояло по два небольших подноса с разными скальпелями, пинцетами, иглами и тонкими ножницами. Элви Окойе расхаживала меж студентов, опираясь на трость и болтая на ходу. Тереза почувствовала, как в ней опять зашевелился гнев. Окойе должна была лечить отца, а не давать уроки кучке детей. Но Терезе, конечно, так говорить не разрешалось. Потому что это не выглядело бы нормально.
– Рада видеть тебя, Тереза, – сказала Элви, тронув ее руку. – Хорошо, что ты пришла.
Тереза пожала плечами, отошла и прислонилась к одному из столов. Теперь, подойдя ближе, она увидела распростертые на подносах приколотые булавками тела. Мертвые животные. Мертвые как Тимоти. Как мама. Как все люди в пространстве колец.
– Итак. Сегодня полковник Илич попросил меня эм… дать вам некое представление о параллельной эволюции. Поэтому мы рассмотрим два разных вида из двух разных древ жизни. Один – коренной для Лаконии, другой привезли с земли. Оба называются лягушками, поскольку заполняют одну и ту же экологическую нишу и имеют сходную анатомию. Так. Думаю, разделимся по три? Я буду рассказывать по ходу вскрытия.
Тереза посмотрела на лягушек. У обеих – бледные животы и более темная остальная кожа, причем кожа одной была гораздо темнее другой. Строение задних лап отличалось, и у одной лягушки имелось четыре передние лапы, а у второй – две. С точки зрения Терезы объединяло лягушек в основном то, что обе были мертвы. Она взяла скальпель в руку, осмотрела лезвие и подумала, сможет ли резать тела и удерживать рвоту. Хорошо хоть рвоты в животе не так много. Так что все прекрасно.
– Привет, –
Она не видела, как он подошел, но он стоял рядом. Песочные волосы и ласковые глаза. Она вспомнила, что дорожила его мнением. Вспомнила, как хотела поцеловать его, словно смотрела кино про свои чувства, которых не чувствовала.
Она зажала лезвие меж пальцев и протянула Коннору рукоять.
– Хочешь порезать?
Он взял скальпель и смущенно отвернулся. Вот и прекрасно. Шан Эллисон стала третьей в группе. Когда разобрались остальные, Элви Окойе включила объемный дисплей со схематическим изображением двух лягушек, тех же, что и на подносах.
– Хорошо, – сказала Окойе. – Итак, одним из общих для биомов Земли и Лаконии факторов является вода. Существуют животные, сумевшие найти преимущества жизни одновременно и в воде, и на суше. Мы называем их амфибиями. Обе ваши лягушки – амфибии. И в силу того, что вода химически идентична в обоих мирах, а представленным здесь взрослым особям необходим для дыхания воздух, то возникают некоторые проблемы, с которыми оба вида столкнулись в процессе эволюции. Какие-то решения выглядят похоже, какие-то разнятся дальше некуда. Что ж, давайте начнем с легких земной лягушки. Пусть каждая команда сделает первый разрез вот тут…
Медленно, шаг за шагом они принялись разбирать лягушек. Процесс, к удивлению Терезы, оказался интересным. Как лаконианская лягушка качает воду в грудную клетку и наружу, делая работу, с которой земная лягушка справляется с помощью диафрагмы. Механизмы переработки пищи – рот с пищеводом у земной лягушки, камерная структура рта и кишечника у лаконианской – служили одной и той же цели разными способами. У Терезы возникло чувство, что все это говорит о каких-то гораздо более глубоких, чем простая биология, вещах. О чем-то насчет нее самой и окружающих ее людях.
Она поняла, что задремывает, когда Коннор снова заговорил с ней. Тихим, неуверенным голосом.
– Моя мама.
Тереза посмотрела на Элви. Та стояла в другом конце комнаты, разговаривая с одной из групп.
– Что мама?
– Просто говорю, мама, она… Ну, знаешь. Смотрит новости. Про все, что происходит.
Он посмотрел на Терезу, потом отвел взгляд, словно застеснялся. Словно ляпнул что-то неловкое. Шан Эллисон наблюдала молча, но напряженно, как человек, ожидающий какой-то жестокости. Повисло странное ощущение незаконности происходящего, словно Коннор сказал первую часть пароля, а Тереза не знала продолжения.
Она поняла через миг. Он просил, чтобы она чем-то его обнадежила. Его родители боялись. Он боялся. А раз они учились в одном классе, и она была дочерью своего отца, он хотел от нее слов о том, что все будет в порядке. Что раз она знает то, что знает, и не боится, то и он бояться не станет.
Она облизнула губы и стала ждать, что из них выйдет.
– Ей не стоит тратить на новости столько времени, – сказала Тереза. – Я понимаю, все выглядит пугающе, но таких уж проблем нет. На отца трудятся лучшие умы империи, и с каждым днем они узнают все больше. Все всегда понимали, что неудач не избежать.