Гнев Тиамат
Шрифт:
– Когда вы в последний раз спали?
– Всю ночь? Честно говоря, чтобы ответить, мне потребуется немного посчитать.
Элви села, сложила на коленях руки. Тревога шипела и искрила в груди, как фейерверк. «Сон» казался словом из неизвестного языка. Никто из них уже не знал, что значит этот термин.
– Я могу вам чем-то помочь, доктор Окойе? – напомнил о себе Трехо. Элви поняла, что на мгновение отвлеклась.
– У меня нет веских доказательств, – сказала она, – но я думаю, что доктор Кортазар хочет нанести вред дочери высокого консула.
Трехо вздохнул и опустил взгляд. Элви собралась. Она сама знала, насколько тонок аргумент. Даже появление Холдена с прямыми обвинениями не могло добавить веса её словам. Наоборот, то, что она прислушалась к преступнику, лишь подорвало бы её собственный статус, а не прибавило авторитета. Но Элви глубоко верила, что это правда. И готовилась воткнуть флаг, и защищать свою позицию до последнего, до тех пор, пока Трехо не воспримет её всерьёз.
Она ожидала услышать «какие доказательства у вас есть?» или «что заставило вас так думать?» или «а зачем ему это делать?». Но вместо этого адмирал лишь потянул шею, пока та не щёлкнула, и спросил:
– В состоянии высокого консула что-нибудь изменилось?
– Нет, насколько я заметила, – ответила она. – Но...
– Что мы можем сделать, чтобы привести его в чувство?
– Я не знаю. Честно говоря, не знаю даже, возможно ли это вообще.
– То, что с ним сделали изначально, – сказал Трехо. Его голос скрипел. От разочарования, или страха. Или от гнева. – Почему нельзя это обратить?
– По той же причине, по которой нельзя достать молоко из кофе, или собрать обратно яйцо. Физика полна вещей, которые работают только в одном направлении. Вот одна из них.
– Регенерация. Если мы восстановим его центральную нервную систему так же, как лечим травмы головы?
Элви смутилась. Она представляла несколько версий этого разговора, но ни одна не предполагала игнорирования её страхов, и перевода темы. Она не знала, как себя вести.
– Ну, хм... всё не совсем так. Клетки в его мозгу не повреждены. Кортазар изменил способ их функционирования. А восстановление тканей – это поиск повреждённых областей, и стимулирование роста новых клеток.
– Если мы намеренно повредим его мозг, и накачаем здоровыми клеточными линиями, он отрастёт?
– Простите?
– Сожжём его гиппокамп, и регенерируем его. Потом затылочную долю, или что там ещё. Переберём по частям его мозг, убьём то, что есть, и заменим свежей тканью, которая функционирует как нормальная человеческая. И так его восстановим. Это сработает?
– Я... я не знаю, – ответила Элви. – Это парадокс «корабля Тесея». Если заменить все части целого, останется ли оно тем же целым? Это из области философии. Но даже без парадокса, восстановление центральной нервной системы – очень сложная работа. Надо консультироваться с докторами медицинских наук. С врачами. А я биолог.
– Кортазар проконсультировался.
– Кортазар глубоко ущербен этически, – возразила Элви. – Я почти уверена, что он использовал Дуарте в качестве подопытного животного, чтобы
– А что насчёт тех, кто атаковал пространство колец? Можем ли мы однозначно понять, представляют ли они постоянную угрозу или нет? Если я отправлю другой корабль на место «Медины», его сожрут? Или мы в безопасности, пока не взрываем нейтронные звёзды?
Элви не собиралась смеяться. Так само вышло. Профессиональная маска Трехо соскользнула лишь на миг, и под ней она увидела ярость и отчаяние.
– Как я могу это знать? – спросила она громче, чем ей хотелось, но она уже не сдерживалась. – Я не знаю, кто они, или как сожрали корабли, которые уже сожрали. Где наши отчеты? Где данные? Без них я не могу выдать ничего, кроме спекуляций. И какое отношение это имеет к Терезе Дуарте?
Трехо сдвинулся к столу, вызвал какое-то окно, и перекинул его на ручной терминал Элви. Она посмотрела на изображение, и узнала «Сердце Бури». Самый знаковый лаконианский корабль из существующих, в гиперреальном качестве съемки через телескоп с усиленной, стабилизированной и улучшенной оптикой. Вокруг «Бури» зажглось несколько блестящих искр.
– Был бой? – спросила она, а изображение внезапно стало настолько белым, что даже на маленький экран было больно смотреть.
– Это уже известно Солнечной системе. И станет известно всей империи. «Буря» уничтожена. Террористическая ячейка сепаратистов похитила секретную технологию Лаконии и использовала её против нас. Теперь у меня остался лишь один «магнетар», и тринадцать с лишним сотен врат, которые надо держать под контролем, а единственное место, где мы можем эффективно справиться с задачей, преследуется… – Он указал на ногу Элви. Какая бы там херня ни откусила часть её бедра.
– Понимаю... – сказала она.
– Мы не можем удержать ретрансляторы. Каждый раз, когда я их отправляю, какой-то камнемёт тут же их сбивает. Террористы обмениваются сообщениями через кольца, пользуясь технологическим эквивалентом консервных банок и жевательной резинки, а я не могу их остановить. Разместив флот в пространстве колец, я буду контролировать всё, потому что там критическая позиция. Ключевая точка. А если нельзя обеспечить там безопасность, о контроле над империей можно забыть.
– Если только не… – начала Элви, но Трехо уже несло. Слова вырывались из него как лавина. И раз она стронулась, её уже нельзя было остановить.
– Каждый – каждый! – на каждом корабле, станции и планете будет ждать ответного шага высокого консула. А он сейчас – вон, двумя коридорами дальше, машет руками, как чёртов студент в первом галлюциногенном трипе. Правительства существуют в уверенности. Не в свободе. Не в праведности. Не в силе. Существуют потому, что люди верят в их суть. И не задают вопросов. А Лакония сейчас заглядывает в жерло огромного количества вопросов, на которые мы не можем ответить.