Гнев Тиамат
Шрифт:
– Я могу добраться до неё, – говорил он. – Придётся подлететь чертовски близко к этой штуке, но...
Фигурка дёрнулась. Какое-то облако расцвело за её спиной. На экране она выглядела такой маленькой. Руки поднялись, ноги подогнулись. Испарения окутали её, разлетаясь в стороны. Воздух. Кровь.
– В неё попал снаряд ОТО, – сказала Джиллиан. – Её больше нет.
Алекс не слушал. Он слышал слова, но отказывался их понимать. Горе пронзило его, как электрический разряд, – гудящее, жестокое, разрушительное.
– Я могу добраться до неё, – сказал Алекс, отворачиваясь к пульту. Что-то не так с соком в амортизаторе. Он не мог вдохнуть. –
Его пульт мигнул и заблокировался, когда Джиллиан перехватила контроль.
– Отдай нахуй управление! – заорал Алекс. – Мы заберем её!
– Алекс... – сказал Каспар, и мягкость его тона была просто невыносима. Силовая броня продолжала дрейфовать. Падать к «Буре». Инерция несла её к месту назначения, даже когда никакого назначения не осталось. Даже после того, как Бобби не стало. Он постучал по кнопкам, словно там был какой-то способ откатить время назад.
– Блядь. Блядь! – выкрикнул Алекс. Лимонный привкус рвоты поднялся к горлу, и он тяжело сглотнул, заталкивая её обратно. План провалился.
Бобби не стало.
– Что нам делать? – спросил Каспар, и в его голосе сквозила паника. Прежде чем Алекс успел ответить, с громким щелчком отключился дисплей сенсорного массива, и взвыла радиационная тревога.
«Сердце Бури» – корабль, который в одиночку выстоял против объединенного флота Земли, Марса и Пояса, и победил. Склонил всё человечество под иго Лаконии. Живой символ того, что любое сопротивление верховному консулу Дуарте всегда будет напрасным.
Когда сенсоры перезагрузились, оказалось, что «Бури» не стало тоже.
Без защиты жутковатой кожи «Шторма» выброс рентгеновского и гамма-излучения убил бы всех. А так, половина экипажа была просто слишком больна, чтобы подняться с амортизаторов. Медицинский отсек переполнился людьми, выхаркивающими слизистую желудочно-кишечного тракта. Корабельные запасы противорадиационных препаратов почти закончились, а если уровень заболеваемости раком будет соответствовать статистике, онкоциды закончатся следующими.
Корабль тоже пострадал. Даже не сломался. Был изранен. Регенерирующее покрытие «Шторма» пошло волдырями и местами утолщилось, как на первых стадиях рака кожи. Вакуумные каналы, направлявшие электроэнергию, отказывали без видимой причины, становясь настолько ненадежными, что ремонтные бригады начали тянуть резервные цепи из медного провода и металлической ленты, крепившейся прямо к стенам коридоров. Двигатель работал, хотя немного фонил.
Они победили. Сделали невозможное. И ушли живыми. Можно ли было просить о большем?
Алекса штормило. Регулярно бросало то в отупение, то в депрессию. Когда он мог выдержать, он просматривал новостные ленты со всей системы с записью взрыва, который не видел воочию, потому что был слишком близко, когда это произошло. Лучшая запись была с Земли. Ручная камера снимала детский конкурс воздушных змеев, и в правой части неба захватила участок, откуда пришёл свет. Яркая вспышка на голубом, словно маленькое недолговечное солнце, даже на таком расстоянии.
Все в системе наблюдали, как «Шторм» направляется к вратам. Ни у кого не хватило смелости пойти за ним. Ленты новостей полнились попытками анализа. Это месть за Цереру. Это работа инсайдеров, которая доказывает, что сам флот Лаконии изобилует скрытыми группировками
Не хаос, во всяком случае не больше чем всегда. Но расцвет надежды там, где не было даже её проблеска. Всё, как и планировала Бобби, за исключением одной детали.
Лучевая болезнь достала и Алекса, но физические страдания, по крайней мере, отвлекали. А когда он почувствовал себя в состоянии работать, сам присоединился к ремонтным бригадам. И не удивился, когда Джиллиан Хьюстон – теперь капитан Хьюстон – вызвала его к себе. Он этого ждал.
Каюта была маленькой и аскетичной. Лаконианским офицерам не пристало хвастаться. Ещё одна вещь, которую они унаследовали от Марса. Алекс вспомнил, как его собственные командиры исповедовали тот же аскетизм, а сам он был тогда другим человеком, и во вселенной имелся смысл. На столе лежало несколько украшений и вещей, принадлежавших Бобби. Джиллиан похудела, и выглядела бледнее, чем раньше. Лучевая болезнь сильно её подкосила, но остановить не смогла.
– Алекс, – сказала она. В её голосе теперь была необычная мягкость. Будто теперь, когда власть в её в руках, больше нет причин для агрессии. – Я хотела, чтобы ты... Я думаю... Она хотела бы, чтобы ты позаботился о её вещах.
– Спасибо, – сказал Алекс, и потянулся, чтобы их забрать.
– Присядь пожалуйста.
Он сел. Джиллиан наклонилась вперёд, сцепила пальцы.
– Нам нужен ремонт. Нужно перегруппироваться. И нужно залечь где-то, прежде чем Лакония очухается, и отправит за нами корабли.
– Хорошо, – ответил Алекс без эмоций. Сердце не желало откликаться на эти слова. Из-за болезни, или горя. Сложно было определить, – если вообще возможно, – где заканчивалось одно, и начиналось другое.
– Я решила, что мы пойдем обратно на Фрихолд. Там у нас будет поддержка. Там домашняя база «Шторма». Мы приведём корабль в порядок. В колонии пополним запасы. Спланируем следующие шаги.
Она смотрела так, словно ждала каких-то слов. А он не знал, что сказать. Он рассматривал вещи на столе. Туника. Небольшая благодарственная табличка из стекла и керамики, подписанная Крисьен Авасаралой, которую Бобби получила от ООН. Он удивлялся, что не нашлось больше никаких вещей, и одновременно, что их набралось так много.
– Думаю, план неплохой, – наконец сказал он. – Самая опасная часть – переход, но без «Медины» нам не придётся пробираться в грузовике. Будет попроще.
Когда Джиллиан снова заговорила, её голос немного посуровел, и в нём зазвучало что-то, похожее на страсть или печаль. Или ярость.
– Дрейпер была хорошим капитаном. Лучшим военным командиром. Этот корабль стал таким благодаря ей, и никто на «Шторме» не забудет ни её, ни её жертву.
– Спасибо, – поблагодарил Алекс.
– Но сейчас мне нужно превратить его в свой корабль. С её традициями и честью, но моей командой. Хотелось бы, чтобы было иначе, но... ты сам понимаешь.