Гнев Тиамат
Шрифт:
Коннор и Мюриел стояли друг возле друга и рассматривали полотно, на котором был изображен человек в натуральную величину. С раскинутыми руками, а лицо обращено к небу, словно он высматривал что-то в вышине. Вместо одежды его тело облепляла серебристая, ничего не скрывающая простыня. Тереза подошла и скрестила руки на груди. Видны были даже отдельные волоски на руках мужчины, настолько тщательно была выписана картина. Слишком совершенна, чтобы быть фотографией.
– Она называется «Икар в ночи», – сказал Ильич. – Написана художником по имени Кингстон Сюй. Он был первым великим живописцем
Тереза чувствовала, как остальные поглядывают друг на друга и на нее. Ответа она не знала, и ей было все равно. Голова словно песком набита. Больше там ничего не осталось.
– Простыня? – неуверенно предположила Шан Эллисон.
– Верно, – кивнул Илич. – Материал похож на тот, что использовался когда-то в медицинских целях. А мужчина, как вы могли заметить, темнокожий. Вся ранняя история Марса наполнена конфликтами народов, основавших разные колонии. Натурщик, с которого писал Сюй, родом из Пакистана. Сам художник из Китая, извечного противника Пакистана. Эти страны враждовали. Показывать врага в явно ущербном и эротическом контексте провокационно с политической точки зрения. За такую картину Сюя могли отправить в тюрьму. Или на принудительные работы.
Или в загоны, подумалось Терезе. Хотя нет, неправильно. До протомолекулы загонов не существовало.
– Почему же он нарисовал ее? – Тереза сама удивилась, услышав свой голос.
– Он считал это важным, – ответил Илич. – Сюй рассматривал человечество как часть единой семьи, он верил, что разделяющие нас разногласия ничтожны по сравнению с глубинными силами, что нас объединяют. Вот почему твой отец принес эту картину сюда. Единство человечества – идеал Лаконии.
Странная мысль. Как раз из-за политических разногласий они мучили Холдена. Они убили Тимоти, а Тимоти, скорее всего, прибыл в Лаконию, чтобы убить их. И вот вам, пожалуйста, теперь все дружно делают вид, будто давно умерший мужик с едва прикрытым членом – символ всеобщего единства. Как глупо.
Хуже, чем глупо. Бесчестно.
Наверно Илич почувствовал, что у нее портится настроение, и повел их к собранию недавно привезенных из Бара Гаона абстрактных скульптур. Едва Тереза двинулась за всеми, как из-за угла выскочил улыбающийся Кортазар.
– Полковник! – прокричал старик. – Вот вы где. Не возражаете, если я украду Терезу на несколько минут? Рутинный медицинский осмотр.
Это застало Илича врасплох. Вся тщательно выстроенная сдержанность с него слетела, в глазах полыхнуло раздражение. Даже гнев. Отчего Терезе сразу захотелось встать на сторону Кортазара.
– Ничего страшного, – сказала она Иличу. – Я потом все посмотрю.
Улыбка Илича вернулась на место.
– Не уверен, что…
Кортазар взял ее за руку:
– Это ненадолго. Скоро верну ее. Все хорошо.
Она позволила увести себя, охваченная то ли радостью, то ли гневом. На пепелище ее мира затеплился маленький красный уголек бунта. Не загасить бы. Кортазар что-то напевал под нос. От радостного предвкушения он разве что не прыгал. Подождав, когда они отойдут на безопасное расстояние, она спросила:
–
– Прекрасно. Изумительно. У меня есть парочка идей по поводу случившегося. Ну, ты понимаешь. С высоким консулом. Хочу провести несколько тестов.
– Базовые уровни?
Улыбка Кортазара стала шире:
– Что-то вроде, да.
Вместе прошли они через Государственное Здание к секретному медицинскому крылу. Все охранники знали их. Ничто никого не встревожило. Чтобы не отстать от Кортазара, Терезе приходилось практически бежать.
Все было прекрасно, пока они не вошли в медицинский кабинет – тот самый, в котором она всю жизнь, сколько себя помнила, проходила ежегодные осмотры или обследовалась, когда заболевала, – и не увидели за врачебным рабочим столом доктора Окойе.
– Доктор Окойе. Боюсь, сейчас не самое подходящее время.
– Я наткнулась на некоторые записи, нам стоит их обсудить.
– Сейчас не самое подходящее время, – жестче, с нажимом в голосе повторил Кортазар. Бунтарский огонек, теплящийся в груди Терезы, сменился страхом. Почему сменился, не понятно, но наверняка не просто так. «Ты должна приглядывать за мной», – произнес где-то в памяти Холден. А следом послышался голос Кортазара: «Природа постоянно пожирает своих детей».
– Если с Терезой происходит что-то серьезное, – сказала Элви Окойе, – пожалуй, нам следует сообщить об этом адмиралу Трехо.
Момент затянулся. На миг Тереза вернулась в пещеру. Тимоти велел зажать руками уши. Ее дыхание участилось. Мир заискрился по краям, так ярко, что стал похож на тьму.
Кортазар повернулся к ней:
– Можешь идти. Сделаем все в другой раз.
Кивнув, Тереза развернулась и поспешила обратно в музей, к одноклассникам, чувствуя, что случилось что-то важное. Что-то опасное. Вот только она не понимала, что.
Переведено: grassa_green
Глава 32: Бобби
– «Белая ворона», на связь. План полёта скорректирован. Можете выдвигаться, sa sa?
– Приняли, подтверждаем, – ответила Бобби. – Спасибо, Контроль.
Лазерный канал к центру транспортного контроля Каллисто отключился, и Бобби двинула судёнышко, чувствуя, как ускорение мягко вжимает её в амортизатор, даже не шелохнувшийся в ответ на слабую тягу, которая отчетливо изменила их курс. Её дисплей отключили от общей сети, чтобы она, не опасаясь утечки данных, могла наблюдать за траекторией и основными вехами плана. Положением «Бури», местом появления «Шторма», и точкой, в которую нужно попасть.
Она потянулась, и мощный каркас лаконианской брони подчинился её движениям. Местами из-под царапин под чёрной краской проглядывала синева. Синий и черный для неё всегда были неправильными цветами. Её броне больше подошёл бы красный. Она открыла зашифрованный лазерный канал, и выждала положенные секунды согласования протоколов. Совсем недалеко, почти без световой задержки. Это будет не стратегия, и не тактика, а просто грязная заварушка где-то посередине между тем и этим.
– Капитан, – отозвалась Джиллиан Хьюстон.