Гнев Тиамат
Шрифт:
– Я поняла, – она присела за низкий монитор. Скрипнул стул.
– Позже зайду проверить, как вы, – на сей раз Кортазар улыбнуться забыл. Двери закрылись за ним, и Элви повернулась к отчетам и данным. Голова гудела, как пчелиный улей. Слишком многое свалилось на нее, выбило почву из-под ног. Она предполагала, что работа Кортазара вынесет ей мозг, оставив растекаться лужицей по полу. Но действительность превзошла любые ожидания.
Однако стоило ей приступить к отчетам, как вернулась сосредоточенность, пришло обычное спокойствие. Другие искали утешения в объятиях любимых или в чашке травяного чая – хотя, вообще-то, правильнее называть его отваром, чайных листьев в нем не было в помине, но прежнее название держалось крепко, что Элви всегда находила занятным. В голове Элви осталось место либо для науки, либо для паники. Вместе то и другое уживалось плохо, а панику она терпеть не могла.
Первое, что поражало – насколько незначительны оказались особенности артефактов. Кортазар не биолог. Он специалист по наноинформатике, что давало огромное преимущество при работе с генетикой, эпигенетикой и наследуемыми цитоплазматическими белками, зато он упускал базисы типа анатомии. То, как менялись сердца детей, приспосабливаясь к другой вязкости плазмы, как перестроилась кровь на более эффективный, не клеточный аналог гемоглобина, да и все остальные изменения и модификации на самом деле вовсе не модификации. Это улучшения.
Эволюция – процесс, который держится на соплях, на выработанных абы как компромиссах, вроде менструации, да прорезывания зубов из десен у детей. Естественный отбор – формальное определение, и зачастую он больше походит на «сойдет и так», чем на реально продуманный проект.
Когда она подняла глаза и увидела, что дети смотрят на нее, миновало пять часов, ужасно болела нога, но страха больше не было. Серость их кожи объяснялась изменением способа транспортировки кислорода. Глаза почернели из-за оптических преобразований, которые лучше улавливали свет. Что бы ни вытворял в их организмах новый тип мозговых нейронов и дополнительный слой неокортекса, все старые, чисто человеческие структуры остались на своих местах.
Пытаться воссоздать все это, используя протомолекулу как ящик с инструментами – акт неимоверной гордыни, от такого аж дыхание перехватывало. Да помысли о подобном кто-то кроме Дуарте и Кортазара, немедленно пошел бы под суд. Лишь эти двое, убежденные в собственной исключительности, посмели перешагнуть через «а что, если это незаконно» и «а что, если это вовсе не великая идея». Элви знала, Кортазар завидует, что Дуарте намерен скормить этой мясорубке собственную дочь, а не своего ручного ученого.
Она поднялась, опираясь на трость, и подошла к клетке. Мальчик отступил, словно боялся. Девочка – Кара – осталась на месте.
Развитие во взрослую форму – не то же самое, что старение и смерть. Возможно, дроны этого не поняли. Не говорит ли это кое-что о функционировании самих создателей протомолекулы? То, что их проекты не учитывали рост и созревание, предполагало, что у первоначальных конструкторов имелись только взрослые формы. Взрослые, которые делают взрослых. Она попробовала представить, на что это похоже.
– Могу я спросить у тебя кое-что? – обратилась Элви к девочке.
Секунду Кара оставалась неподвижной, словно камень. Потом она кивнула, и статуя будто ожила.
– Ты и твой брат выпадали из времени?
– Это тогда, когда стал виден воздух?
– Да, тогда.
– Не знаю. Он не дает нам посмотреть на часы.
– Выходит, ты понимаешь. А ты… Ты разве не… Ты и твой брат разумны? С самосознанием?
Огромные черные глаза изменились. Замерцали. По щеке Кары скатилась крупная слеза. Элви прижала ладонь к стеклу.
– Мне жаль, – сказала она. – Мне очень, очень жаль.
Переведено: grassa_green
Глава 30: Бобби
Бобби не могла уснуть.
Это было что-то новое. Такого она не помнила за собой с юности. На службе в марсианском десанте она умела закрыть глаза и моментально провалиться в забытьё, едва удавалось выкроить хоть минуту. А лежать на койке в переоборудованном офисе, чуть пристегнувшись, чтобы не улетать ненароком с кровати в мягкой гравитации Каллисто, и пялиться в потолок... Для той Бобби Дрейпер это было бы бессмысленно.
Но она лежала, и уже третий час цикла сна проводила инвентаризацию мышц, напрягая и расслабляя каждую по очереди. Монитор в поверхности стола отбрасывал отблески света и тени. Она наблюдала, как напряжение наползает на плечи, и заставляла себя расслабиться – в четвертый, пятый, двадцать пятый раз. Закрывала глаза, и просила их не открываться. И слышала, как что-то капает в коридоре. Конденсат... может сбоит система отопления или рециркуляторы. Она пыталась не обращать внимания.
Её люди разбрелись: кто на Каллисто или «Шторме», кто спит в своих койках в недрах контрабандистской пещеры. А она нервничала: и когда её люди шлялись где-то среди гражданского населения, и когда собирались вместе, потому что становились легкой целью. Лаконианским силовикам хватило бы одной случайности. А ей нужна полная команда.
Её плечи напряглись снова.
– Чёрт...
Она расстегнула страховку и поднялась. Возможно, час в спортзале «Шторма» избавит её от худших проявлений бессонницы. На пути в ангар она остановилась возле стола, чтобы снова взглянуть на данные, как и в предыдущие пятьдесят раз за день. Экран был разделён на два окна. Меньшее отображало относительное положение основных тел Солнечной системы с расчётными или предсказуемыми траекториями, как на планетарной модели. А большее – детальную карту системы Юпитера с данными, скопированными из журналов транспортного контроля. В маленьком окне Юпитер со спутниками выглядел спокойным и безмятежным, плывущим сквозь просторы космоса с величественной грацией неизбежного. А в большом – напоминал улей. Сотни кораблей, от древних рудовозов и челноков старателей, до «Бури» и всего, что между ними.
«Буря» манила её.
Трехо покинул систему на одном из быстрых лаконианских шаттлов, двинул на большой тяге обратно в Лаконию, справляться с кризисом в медленной зоне. А «Буря», словно ищейка, обнюхивала луны Юпитера, разыскивая потерянное антивещество. Большую часть времени она не сходила со сложной орбиты близ Ганимеда, хотя однажды завернула даже к Европе. В конце концов она доберется до Каллисто, и заставит Бобби раскрыть карты. А до того момента ей оставалось только только успокаивать себя, представляя, как новый лаконианский вице-адмирал тоже ворочается без сна в своей койке, потому что убийственный груз антиматерии пропал, а искать теперь предстоит ему.