Гниль
Шрифт:
— Обманывать самого себя?
— Мы же обманываем несколько миллионов людей для их пользы, — Маан криво улыбнулся, — Чем хуже обмануть самого себя?
— Но ты все равно думаешь об этом.
— Знаешь… Если бы у меня была возможность… Мизерная, меньше волоса. Даже не возможность, а ничтожная вероятность на уровне погрешности… Я бы сделал все чтобы отправить семью туда, — Маан дернул подбородком в сторону потолка и пояснять этот жест не потребовалось, — Служил бы на самой поганой и опасной службе, может даже воровал бы, шел на любой риск — только бы Бесс и Кло могли
— Сам знаешь, Земля отказывается принимать лунитов. Мы для нее чужие.
— Даже физически, — кивнул Маан, — Разница в притяжении. Никто из нас не проживет на Земле даже недели. Просто не выдержит сердце. Я знаю. Да, мы из тех счастливых людей, которые умрут только там, где и родились. Знаешь, а ведь у многих народов в древности считалось постыдным умереть на чужбине. Повезло же нам, а?
— Вот теперь ты и сам словно напился пьян, — заметил Геалах, — Отдай флягу.
Маан сделал еще глоток. Совсем небольшой, но от него приятно потеплели щеки, а тело налилось горячей кровью, сделавшись рыхлым и жутко тяжелым.
— Самым сложным было решиться завести семьи, — сказал Маан, разглядывая почти опустошенный сосуд, — Ты даже представить не можешь всех тех ужасов, которые лезли мне в голову, когда я собирался сделать предложение Кло.
— Ты посмелее меня, старик. Я-то так и остался холостяком. Не смог, понимаешь, представить… Как это может быть. Когда Месчината рассказывал тогда в клубе, меня едва не вывернуло.
— Да, я тоже хотел приказать ему заткнуться. Наверно, так и надо было сделать. Но знаешь, с этим страхом нельзя бороться, но его можно глушить в себе.
— Тоже какой-то самообман?
— Напротив. Гниль — это болезнь. Отвратительная, мерзкая, самая мерзкая из возможных, но не надо наделять ее человеческими чертами. Болезнь не знает злорадства или мстительности, Гэйн. Это слепой механизм сродни амёбе. Болезнь может лишь распространяться, пытаясь увеличить собственные шансы на выживание, но она никогда не придет в твой дом чтобы мстить и не получит удовольствия, пытая твоих близких. Трезвый взгляд на ситуацию, только и всего. Для нас Гниль стала чем-то особенным, почти личным, как ересь для инквизиторов Средневековья, но надо помнить, что она — болезнь и ничего больше. Такой когда-то была и чума, ее тоже считали сверхъестественной, непонятной, ужасающей, проникающей сквозь стены и чудовищной, наказанием за грехи или черным всадником, несущим конец всему живому.
— Разумная метода, — признал Геалах, — И, видимо, она действительно тебе помогает.
— Действительно. Попробуй и ты. Кто знает, вдруг даже неисправимый холостяк Геалах вдруг остепенится, заведет жену, детей…
— Вряд ли, — Геалах мотнул головой, — Видишь ли, при всей своей простоте есть одна вещь, которая мешает мне перенять твой взгляд на Гниль.
— Что же?
— Дело в том, что я не считаю Гниль болезнью.
— Интересно, — Маан уставился на него, пытаясь понять, шутит ли Геалах по своему обыкновению или же серьезен, но не смог — лицо его сейчас было непроницаемым, — Для человека, который служит в Санитарном Контроле.
— Формой жизни, — сказал Геалах так буднично, точно отвечал, который час, — Инопланетной формой жизни.
Маан не смог удержать удивленного возгласа. Но Геалах смотрел на него также спокойно, как и прежде. Без лукавства и обычной улыбки. Маану показалось, что сейчас он даже выглядеть стал старше, едва ли не ровесником ему самому. Возможно оттого, что в выражении лица появилась несвойственная ему обычно усталость.
— Твоя теория оригинальна, — сказал наконец Маан после затянувшегося молчания, которое сам Геалах не торопился нарушить, — Но ты ведь на самом деле не веришь во что-то подобное?
— Ты, кажется, смущен. Неужели никогда не верил в существование внеземного разума? В пришельцев с других планет? Иные формы жизни?
— Если всякую болезнь считать новой формой жизни, скоро нам придется устанавливать дипломатические отношения с малярией и слать ноты протеста сифилису… — пробормотал Маан, чувствуя себя и в самом деле несколько смущенно, — Когда эта глупость пришла тебе в голову?
— Давно, Джат. У меня было много времени, пока я искал следы Гнили и выжигал их. Я ведь, на самом деле, кроме этого ничего делать и не умею. Как и ты. Как и все остальные. А когда занимаешься одним и тем же делом постоянно, поневоле начинаешь думать о… разных странных вещах.
— Я передумал, я позвоню Мунну. Пусть отделом лучше руководит безрукий инвалид, чем сумасшедший.
— Не бойся, моя голова работает не хуже, чем обычно.
— Но произносит такие вещи, что я начинаю подозревать, что пяток Гнильцов станцевал на ней джигу.
— Вопрос веры, — Геалах мягко пожал плечами, — Среди инквизиторов тоже встречались как фанатики, так и прагматики, пытавшиеся понять суть вещей. Наверно, я отношусь ко вторым. Ладно, не смотри на меня как на буйнопомешанного, в конце концов это действительно лишь моя точка зрения, теория, если хочешь. Глупая, смелая, но какой же еще быть теории…
Маан несколько успокоился — это не было похоже на сумасшествие. К тому же, отлично зная трезвый и ясный ум Геалаха, он едва ли мог допустить, что тот повредился в рассудке.
— Ну хорошо. Значит, Гниль — это форма жизни?
— Да. Рожденная на Луне, как человек был рожден на Земле. Но это не примитивный механизм, как всякая любая болезнь. Я бы сказал, что технологически она пока несоизмеримо выше нас. Всех нас с нашей хваленой медициной, протезированием, молекулярной диагностикой…
Маан не выдержал, издал короткий смешок:
— Вот уж в самом деле! Болезнь умнее медицины!
Но Геалах взглянул на него со своим обычным спокойствием.
— Когда тебе едва не оторвали ногу, что могли предложить тебе врачи? Кусок стали и пластика. А они способны вырастить новую ногу? Или заставить живот превратиться в стекловидное тело, а печень в зрачок? Или нарастить ногти по всему твоему телу чтоб получилось подобие чешуи? Гниль проделывает с человеком такие вещи, которых мы не можем даже понять, не говоря уже о том чтобы что-то им противопоставить.