Год под знаком гориллы
Шрифт:
Однажды я натолкнулся на хорошо знакомую мне группу IV, когда животные разыскивали пищу в глубине ущелья. Миссис Сентябрь, как я назвал самку, родившую детеныша в этом месяце, сидела у небольшой площадки земли, лишенной растительности. Она держала на руках своего новорожденного, которому исполнилась уже неделя, и смотрела на него с нежностью, Миссис Кривая мелкими шажками подошла к ней фута на два и стала смотреть на голенького детеныша. Миссис Кривая казалась старой, у нее был грустный, удрученный вид. Своего ребенка у нее не было. Каким-то образом она повредила себе глаз, окривела, и теперь хрусталик глаза стал матовым, а вокруг глаза месяц от месяца увеличивалась опухоль. Она тихонько протянула руку, как бы желая тронуть новорожденного, но мать шлепнула ее по руке. Затем миссис Сентябрь встала на колени и стала скрести обнаженную землю резцами, оставлявшими в почве длинные бороздки. Концом большого пальца и боковой стороной указательного она подбирала частицы разрыхленного грунта и ела его. Ди Джи и Младший присоединились к ней. Все трое несколько минут ели землю, соскабливали ее, подбирали и вновь скоблили. На следующий день я собрал некоторое количество земли, а в дальнейшем сделал ее анализ. Образец содержал большое количество калиевых и натриевых солей.
В течение сентября мое внимание занимала не только группа IV. В середине месяца я нашел рядом с утесом Бишитси другую, пятую группу. Ее составляли два самца с серебристыми спинами, два с черными, три самки, два подростка и два детеныша. Через несколько дней к этой группе присоединились еще два взрослых самца и два подростка и стадо увеличилось до пятнадцати особей. Я подозревал, что вновь пришедшие ранее были членами группы, уходившими на некоторое время. Хозяином группы V был громадный самец с таким безразличным, флегматичным характером, что он лишь в редких случаях как-то реагировал на мое присутствие. Косматый шлем на его макушке был настолько велик, что задорно свисал на одну сторону. Костяной гребень на темени, выстланный плотными связующими тканями, составляет основу для прикрепления мускулов, приводящих в движение нижнюю челюсть. Люди, с их относительно маленькой челюстью и округлой головой, имеют достаточно места на черепе для прикрепления жевательных мускулов и не нуждаются в таком костяном гребне. У самок горилл, значительно меньших по размеру, чем самцы, костяной гребень отсутствует или же он очень мал.
В районе Кабары было два казавшихся старыми самца с серебристыми спинами. Один из них был Старик из группы V. Он был сгорблен, и его шерсть была почти совершенно седой. Только волосы на руках оставались черными и блестящими. Кожа на шее свисала складками, наподобие подгрудка, лицо было осунувшееся, глаза усталые. Хотелось бы знать, сколько ему лет? В неволе из-за обычно плохих условий содержания только несколько горилл прожило более двадцати лет. Рекорд долголетия принадлежит горилле Бамбу из Филадельфийского зоопарка. Он умер в возрасте тридцати четырех с половиной лет. Массе, горилле из того же зоопарка, в 1963 году исполнилось около тридцати двух лет. Это было жалкое животное, сидевшее в одиночестве в своей цементной, с железной решеткой тюрьме и от безделья выдергивающее волосы из собственной шкуры. Дикие животные редко достигают предельного возраста. Я подозреваю, что немногие гориллы живут более тридцати лет, а в среднем, может быть, лишь двадцать. При сравнении со средней продолжительностью жизни людей в США, то есть с семьюдесятью годами, жизнь гориллы кажется относительно короткой. Но следует помнить, что в 50 году до нашей эры средняя продолжительность жизни человека была лишь двадцать два года, а в 1800 году — только тридцать шесть лет. Даже сегодня средняя продолжительность жизни у многих народов, не имеющих развитого медицинского обслуживания, равняется всего лишь тридцати годам.
В группе V третьим самцом с серебристой спиной был Эскимос, прозванный так за свое большое, круглое лицо и слегка монгольский разрез глаз. Это была самая красивая горилла, которую я когда-либо видел. Его иссиня-черная шерсть лоснилась, как будто он ежедневно чистил ее скребницей, волосы же на спине были не седыми, а бархатисто-серебряными, как утренний иней на лугу. По своему рангу Эскимос был следующим за Стариком, а Молодчик, чья спина едва начинала серебриться, стоял на самой нижней ступени иерархической лестницы. Если в стаде, как это было в группах четвертой и пятой, находится больше одного самца с серебристой спиной, всегда существует отчетливо выраженный «табель о рангах». Власть может, например, выразиться в требовании уступить дорогу на узком пути или в том, что животное, низшее по рангу, прогоняют с насиженного местечка. Такой же «табель о рангах» обычно существует среди многих позвоночных животных. Вразрез с общепринятым мнением, иерархия не вызывает раздоров и распрей, а, наоборот, поддерживает мир в группе, так как она отводит каждому члену группы определенное положение: каждое животное точно знает, какое место оно занимает по отношению к любому другому животному.
Самцы с серебристыми спинами доминируют над всеми другими членами группы, так как, по-видимому, размер животного и его сила являются до какой-то степени решающим фактором при установлении иерархии. Подобным же образом самки занимают главенствующее положение по отношению к подросткам, а последние главенствуют над теми из детенышей, которые уже отбились от матерей. Однажды, когда начался ливень, подросток нашел убежище под наклонившимся деревом. Он сидел скорчившись, привалившись к стволу и поглядывал на завесу воды, падавшую на землю вокруг его сухого уголка. Но когда по направлению к дереву поспешно направилась самка, подросток покинул свое убежище и выбежал под дождь. Едва самка устроилась на сухом местечке, из кустов появился самец с серебристой спиной. Он уселся рядом с самкой и одной рукой начал спокойно, но решительно ее отталкивать, пока она не очутилась на дожде, а самец на ее месте в укрытии.
Подобие такой иерархии можно найти и в человеческой семье, когда отец является главою, а дети находятся в подчиненном положении и повинуются приказам старших. Раздоры возникают, когда отец или мать нерешительны в проявлении своей власти, позволяя молодежи сегодня поступать как им вздумается, а завтра запрещая им эти действия. Самцы гориллы, хотя они достаточно сдержанны и терпимы, не принимают возражений, и пререкания возникают редко. Однажды самец с серебристой спиной сидел на корточках на колоде. Рядом с ним сидел подросток. Самец протянул руку и стал слегка отталкивать подростка, пока тот не отодвинулся примерно на фут. Минут через пять самец поднялся и повернулся к подростку, который не обращал на самца внимания даже тогда, когда тот его отталкивал. Неожиданно самец так грубо пихнул подростка, что тот кубарем свалился с колоды. В отличие от взрослых самцов, среди самок, видимо, отсутствует твердо установленный «табель о рангах». И может быть, знаменательно то, что ссоры вспыхивают в основном между самками, а взрослые самцы не принимают в них участия. Я полагаю, хотя и без полной уверенности, что иерархия среди самок меняется. Над самками с подрастающими детенышами главенствуют те, у кого есть новорожденные или совсем маленькие детеныши. Затем, разумеется, большую роль при утверждении главенства играет и индивидуальность животного. Легко раздражающихся, вспыльчивых членов группы другие животные, как правило, сторонятся.
Среди десяти групп горилл, с которыми я, в конце концов, познакомился в районе Кабары, группа V была необычна тем, что в ней самцов было больше, чем самок. Среди групп этого района количество самок по отношению к количеству самцов с серебристыми спинами и самцов с черными в общем было два к одному, то есть в соотношении, находимом и в некоторых других сообществах приматов. В группе V соотношение было обратное.
Среди самок этой группы были Мозолистая Джейн, названная так за седалищные мозоли, или седалищные «подушки», обычные у низших обезьян и редко встречающиеся у горилл. Миссис Седоголовая выглядела старой. Волосы у нее на голове побелели, немало седых волос было и на плечах. Но при ней был маленький детеныш примерно месяцев четырех. Нянчила она его с уверенностью опытной матери. У Шелудивой на шее была сыпь, которую она постоянно расчесывала. Волосы на ее теле были жидкие и лишенные блеска. Хотя у нее не было маленького детеныша в тот момент, когда я ее встретил впервые, да и год спустя его не было, рядом с ней постоянно держался подросток примерно трех с половиной лет. Втянутые щеки и форма ноздрей подростка определенно придавали ему сходство с Шелудивой, и я был уверен, что она его мать.
Обычно утверждается, что одно из различий в общественном поведении между человеком и высшими обезьянами заключается в том, что детеныши последних остаются при матерях лишь до тех пор, пока не отняты от груди и не могут сами о себе заботиться. А у человека связь между матерью и ребенком значительно более долгая. Детеныши гориллы перестают сосать матерей в возрасте восьми месяцев, хотя бывает, что и до полутора лет они возвращаются к матери, чтобы подкормиться. Достигнув двух или двух с половиной лет, детеныши могут передвигаться с достаточной быстротой, чтобы не отставать от группы. И, однако, перед нами была Шелудивая, все еще бок о бок со своим большим юнцом, явно привязанные друг к другу. Иногда она клала руку на плечи своего отпрыска и прижимала его к себе. Связь между матерью и детенышем порывается в различных возрастах. Самка рожает один раз в три или четыре года, если только детеныш не гибнет во младенчестве. Если же детеныш выживает, то он остается при матери около трех лет. Но я видел одного подростка примерно четырех лет, который продолжал ходить вместе со своей матерью до тех пор, пока у нее не появился младенец. Близкая связь может сохраняться даже после рождения другого детеныша. Например, одна из самок седьмой группы имела восьмимесячного детеныша, но обычно рядом с ней сидел и подросток. Однажды она протянула руку и прижала его к груди. Иногда по ночам этот подросток забирался в гнездо к матери. Таким образом, тесная связь между самками горилл и их детенышами может длиться от четырех до четырех с половиной лет, то есть довольно долгое время спустя после того, как матери перестали обеспечивать им питание, передвижение и защиту.
В конце августа, когда я прогуливался по лесу, футах в пятидесяти впереди меня неожиданно закачались кусты. Из них появилось несколько горилл, явно потревоженных во время полуденного отдыха. Они пробежали несколько шагов выпрямившись, оглядываясь на меня через плечо, прежде чем опустились на четвереньки и бесшумно скрылись. Самец с серебристой спиной остановился за пологом лиан и, притаившись в засаде, поджидал меня. К счастью, я был настороже и в ответ на его тактику неподвижно стоял на месте. Прошло несколько секунд, затем минут. Каждый из нас напряженно ждал, пока другой сделает первое движение. Без всякого предупреждения горилла поднялась во весь свой рост, воздев к небу гигантские руки, издала потрясающий рев и сразу растаяла в подлеске. Такова была моя первая встреча с группой II. В последующие дни животные продолжали двигаться в сторону от Кабары и мне пришлось прекратить наблюдения, так и не ознакомившись с ними ближе.
Через месяц с лишним эта группа вернулась на свои прежние излюбленные места и я провел много восхитительных часов в их компании. В группе было девятнадцать горилл: один самец с серебристой спиной, три с черной, шесть самок, пять подростков и четыре детеныша. Одна из самок была старая, с отвисшими и сморщенными грудями. У нее были добрые глаза с рассеянным и отсутствующим выражением. Собственного младенца у нее не было, и всю свою нежность она изливала на Макса.
Макс, озорной и шумливый шестимесячный детеныш, ни минуты не сидел спокойно. Когда его держала мать, он пальцем тыкал ей в глаза, пока она не отворачивала голову. Он напряженно вытягивался и выгибал спину, а как только мать ослабляла объятия, вертелся и извивался, пока наконец она не сажала его на землю рядом с собой. Тогда он становился рядом с ней и поднимал руки над головой, желая, чтобы его снова взяли на руки. Когда же на этот жест не обращали внимания, Макс под бдительным надзором матери начинал бродить вокруг в поисках развлечений. Иногда ствол лобелии на время превращался в его гимнастический снаряд: Макс взбирался по нему на несколько футов и с шумом скользил вниз, опять взбирался и снова соскальзывал, повторяя это много раз. Если же неподалеку была старая самка, он спешил к ней на руки, и я однажды видел, как он сосал ее вялую грудь. Одним солнечным утром, когда старая самка спала, лежа на животе, Макс взобрался к ней на спину, сделал несколько шагов и встал на ее голову, затем соскользнул вниз, когда самка перевернулась на спину, влез ей на брюхо. Она крепко схватила детеныша и прижала к животу одной рукой, а он барахтался и извивался, стараясь освободиться. Рот его был приоткрыт, уголки губ растянуты в улыбке. Самка слегка отпустила руку, Макс схватил ее и начал жевать пальцы. Тогда самка начала с ним играть, дотрагиваясь до него то там, то здесь, а детеныш старался поймать эту неуловимую руку. Под конец Макс развалился у нее на животе с полнейшей непринужденностью, размахивая руками и ногами, а старая самка глядела на озорника с явным удовольствием. Вдруг Макс сел, вскинул руки над головой и опрокинулся в траву.