Годы и дни Мадраса

Шапошникова Людмила Васильевна

— Может быть, вы и правы, — вздыхает генерал. — Но Блаватская была все-таки великая женщина.

— Пусть так, — говорю я, — но это ровным счетом ничего не решает.

…Каждый день Золтан приходил в свой оффис и внимательно читал очередную партию писем Блаватской или ее рукописи. Он готовил их к изданию. Иногда я помогала ему разобрать непонятные русские строчки, написанные нервным почерком «великой женщины». Его секретарь, пожилая американка, каждый раз, видя меня, недовольно поджимала губы и не желала здороваться. По ее мнению, Советский Союз не подходит для всемирного братства. Бывший генерал армии Хорти думал несколько иначе. Но ход его мыслей был тоже достаточно противоречив. Иногда он отрывался от писем и поднимал седую голову к портрету, висевшему над его столом. С портрета сомнамбулическими глазами смотрела на него Елена Петровна Блаватская — основательница Теософского общества.

Рукмини Деви

На

небольшом возвышении перед сценой сидела седоволосая женщина. Из-под густых, похожих на крылья чайки бровей по-молодому блестели миндалевидные черные глаза. Изящно очерченный нос украшала бриллиантовая звездочка. На ее коленях лежал ворох цветочных гирлянд. Женщина, не отрываясь, смотрела на сцену, где дрожало пламя масляного светильника, а черно-золотая корона Кираты задевала нависшие над сценой деревья. Глухо звучал аккомпанемент табла, а простодушный и смешной злой дух, покачивая широкими юбками, строил свои нехитрые козни против грозного и сильного Арджуны. По зеленому гриму Арджуны медленно сползали капельки пота. Певец, придвинув к себе микрофон, выводил сложную мелодию песни о древних героях. Прозвучали последние звуки табла, певец поднялся и ушел за кулисы, а оба танцора «катакхалн», наклонив свои шапки-короны, в нерешительности замерли перед женщиной. Она посмотрела на них смеющимися глазами, одобрительно кивнула и бросила какую-то фразу. И когда Кирата и Арджуна медленно уплыли со сцены, а на помосте остались лишь четкие лунные тени деревьев, женщина почувствовала, как она устала. Ей сегодня исполнился 61 год. Весь вечер ей пришлось принимать поздравления. Министр культуры произнес цветистую речь, но она показалась ей слишком длинной. К ней подходили иностранные дипломаты и по-европейски крепко жали ее гонкую смуглую руку. На столе перед ней лежала куча телеграмм. Ее поздравляли союзные министры, главный министр штата Мадрас, члены кабинета. Два молодых небрежно одетых поэта прочли в ее честь стихи. Журналисты почтительно шуршали блокнотами, а фоторепортеры слепили присутствующих внезапными вспышками своих блитцев. Сегодня ее имя звучало в самых различных сочетаниях: «мужественная», «неутомимая», «артистичная», «великолепная», «образованнейшая» и т. д. Для человека, которому исполнился 61 год, всего этого было слишком много. Женщина медленно поднялась и, вскинув красивую голову, усталой походкой прошла через сад, сквозь строй хорошо одетых людей, каждый из которых пытался поймать ее взгляд и чуть смущенную улыбку.

— Автомобиль госпожи Рукмини Деви! — крикнул темнолицый слуга в белом тюрбане в лунную тишину пальмовой аллеи. И там, в ее глубине, неожиданно вспыхнули две яркие фары. Юбилей Рукмини Деви был закончен.

В Индии вряд ли найдется место, где бы не знали или не слышали об этой седоволосой женщине с молодыми живыми глазами. Но судьба ее тесно связана с Тамилнадом, с его людьми и его искусством. Она родилась в Тамилнаде и продолжает жить там до сих пор. Что сделала она для Индии и почему ее имя звучит теперь по всей стране? Она была одной из немногих, кто в годы колониальной зависимости сумей сохранить, развить и донести до народа часть его древней культуры. Такие вещи не забываются. Однажды она сказала: «Древнее индийское искусство было частью повседневной жизни и тем, в чем проявлялся индийский гений. Но теперешнее искусство рассчитано на показ. В старинных индийских домах даже кухонная посуда была прекрасно сделана, все в жизни было прекрасно и красочно. Творческий дух прекрасного должен сегодня возродиться в Индии. Мы должны научить наши глаза видеть красоту в куске бронзы. У нас в Индии великие сокровища, но мы не научились открывать их. Величайшие сокровища просты, а мы не в состоянии видеть их, потому что сами мы не просты». В этих великолепных словах заложена вся жизненная программа знаменитой Рукмини Деви. Ее трудный путь не был усеян цветочными гирляндами и розовыми лепестками. Они появились позже. Рукмини родилась в семье ортодоксального брахмана, знатока санскрита Нилаканты Шастри. Любознательная и живая девочка всегда тянулась к искусству. Она подолгу простаивала перед древними статуями богов в храмах, могла часами, не двигаясь, слушать волнующую и тревожную мелодию вины или ситары. Она легко усвоила санскрит и нередко днями просиживала над ведами или упанишадами. Родители принимали все это за религиозность и приверженность законам брахманской касты. Однако эта иллюзия рассеялась, когда шестнадцатилетняя Рукмини объявила, что она выходит замуж… за европейца. Это было неслыханно. Весь ортодоксальный Мадрас возмутился, и Нилаканта Шастри не знал, как справиться со строптивой дочерью. Европейцем, похитившим сердце его дочери, оказался молодой англичанин Эрандейл из Теософского общества в Адьяре. Рукмини пригрозили изгнанием из семьи. Однако это не подействовало. Жрецы пообещали отлучить ее от касты. Рукмини выдержала и это.

— Ты брахманка, — говорили ей. — Дочь избранной касты. Никто еще не нарушал так наши законы. Ты за это поплатишься. Гнев богов падет на твою голову.

— Я не уверена в этом, — отвечала Рукмини. —

Эрандейл такой же человек, как и я. Пусть я лучше потеряю касту, чем его.

— Он околдовал тебя, — сказал ей старый гуру их семьи, — эти теософы связаны с темными таинственными силами. Ты даже не знаешь, на что себя обрекаешь.

— Знаю. Но тем не менее я это сделаю, — заявила Рукмини.

Старый гуру печально покачал головой.

— Тебе для этого потребуется много мужества.

Мужества у Рукмини оказалось достаточно. Она не побоялась бросить открыто вызов брахманскому Мадрасу. За это ей пришлось расплачиваться годами унижений, непризнания, а иногда и страха. Она была первой брахманкой, дерзнувшей отвергнуть законы касты. Она вышла замуж за Эрандейла, и ортодоксальный Мадрас не простил ей этого. Для некоторых брахманов Рукмини Деви до сих пор остается неприкасаемой парией.

В Теософском обществе Рукмини подружилась с Анни Безант и стала деятельно ей помогать. Она много читала и многим интересовалась. И когда через четыре года чета Эрандейлов отправилась в долгое путешествие в Европу, Рукмини прочла немало лекций об искусстве, философии и религии Индии. Обратно в Индию возвращались через Австралию. Там, в Сиднее, Рукмини увидела афишу: «Анна Павлова. Русский балет». То, что она увидела на концерте Анны Павловой, потрясло ее и изменило ее жизнь. Она тогда поняла, что не уедет из Сиднея, не поговорив с русской балериной. На следующий день она робко вошла в отель, где остановилась Павлова. Здесь мужество ей изменило. Однако страхи и сомнения быстро прошли, когда Павлова с ней заговорила. Она расспрашивала ее об Индии и тем временем оценивающе рассматривала гибкую и грациозную фигуру молодой женщины.

— А что вы можете мне рассказать об индийских танцах? — спросила она Рукмини.

Выяснилось, что ее гостья почти ничего о них не знала. Да, у нас есть, вернее, был свой стиль танца — «бхаратнатьям», говорила Рукмини. Но теперь он забыт. Кажется, его еще танцуют девадаси, но она не видела этого сама. Она помнит только танцующие фигуры на барельефах храмов в Танджавуре и Чидамбараме. Эти фигуры необычайно выразительны, но ведь никто не может вдохнуть жизнь в древний камень.

— Иногда это удается, — задумчиво сказала Павлова. — Но как это печально, — продолжала она, — что вы утратили такое великое искусство.

С этого дня Анна Павлова стала давать Рукмини Деви уроки русского балета. Ученица оказалась способной, и Павлова жалела, что у нее так мало времени. Она вскоре должна была покинуть Австралию, а Эрандейл торопил Рукмини с отъездом в Индию. В Мадрасе Рукмини часто вспоминала слова русской балерины: «Какое великое искусство вы утратили». Эти слова не давали ей покоя. Она посетила вновь храмы, на барельефах которых были запечатлены позы и движения древнего танца. Но камень не оживал, а фигуры по-прежнему оставались неподвижными. У нее не было перед глазами живой модели. Она пыталась найти что-нибудь подобное у девадаси. Но ей не везло. То, что ей показывали, мало походило на классический бхаратнатьям. Но она продолжала искать настойчиво и упорно. И наконец удача. Она увидела живой, настоящий бхаратнатьям. Его исполняла Минакшисундарам Пиллаи, девадаси. Впечатление было огромным. Но рядом с ним возникал навязчивый зрительный образ. Свежий, зеленый росток, пробивающийся сквозь мертвый пепел бесплодной земли. Прекрасный росток пришел из далекого прошлого, был слаб и мог погибнуть. И тогда дочь брахмана Рукмини Деви нанесла свой второй удар по ортодоксальному Мадрасу. Она стала брать уроки бхаратнатьям и выступать публично.

— Дочь брахмана превратилась в девадаси, — говорили в брахманском Майлапуре. — От этой девки всего можно ожидать. Она опозорила свою касту низким замужеством. Теперь низость становится ее профессией.

— Брахманка танцует перед публикой, — возмущались жрецы. — Поистине в Индии все перепуталось. Такого еще не знала наша несчастная страна.

И опять Рукмини понадобилось ее несгибаемое мужество. Мелкая травля перешла в угрозы. Угрозы запахли расправой. Но она продолжала делать свое дело. Она понимала, что работает на будущее. Для этого будущего она хотела сохранить зеленый росток. Вскоре о ней заговорили как о первоклассной танцовщице. Классический бхаратнатьям, повторяя скульптуру индусских храмов, наполнился живой кровью и плотью. Росток набирал силу. Он пышно зацвел, когда в 1936 году Рукмини Деви с помощью Теософского общества основала Калакшетру — Академию искусств. Калакшетра была первым учебным заведением в Индии, где начали обучать настоящему бхаратнатьям. Великой русской балерины, которая сожалела о гибели искусства индийского танца, уже не было в живых.

Калакшетре отвели участок в Адьяре, и там стали работать классы не только бхаратнатьям, но и катакхали, музыки, пения и традиционной живописи. После того как Индия стала независимой страной, правительство официально признало Калакшетру и выделило ей ежегодную дотацию. Школа Рукмини Деви превратилась в центр по обучению бхаратнатьям. Ее выпускники организовали танцевальные школы по всей Индии. Теперь крепкие зеленые ростки покрыли всю страну, ибо почва, на которой они взросли, перестала быть бесплодной.