Годы и дни Мадраса
Шрифт:
— Это их дело. Теперь в этой стране все свободные и независимые. Если они взорвут часовню, я не удивлюсь.
Дивали — праздник нелегальный. А вот рождество… Рождество — это другое дело. Готовиться к нему начинают заранее. Рождественская ночь — последняя перед каникулами. Сначала устраивается обильный рождественский обед с мороженым и орехами. Преподавательская и студенческая «половины» ликвидируются. За каждым студенческим столом сидит преподаватель. У него в этот день своеобразная функция — прислуживать студентам. Преподаватель приносит чашки с супом, блюдо с рисом, расставляет вазочки с мороженым, наливает кофе. Полоса отчуждения между преподавателями и студентами в этот день исчезает, но девушки себя чувствуют несколько неловко, и поэтому рождественский обед
— Браво, браво, мисс Умен! — летят подбадривающие крики.
Преподавательнице самой смешно, флейта подпрыгивает в ее руках, а зал стонет от восторга и хохота. В представлении участвует и мисс Мукерджи. Когда она появляется, зал почтительно замирает. Мисс Мукерджи единственная, кто остается по-прежнему неприступной и царствующей. Она играет положительную европейскую леди, и оттого, что она старается сохранить свою респектабельность и невыразительным голосом повторяет роль, мне ее становится жалко. На мисс Мукерджи современный европейский костюм, и от этого ее движения скованны. Накануне она прислала ко мне своего секретаря — мисс Джекоб.
— Послушайте, Людмила, — сказала застенчиво Джекоб, — европейские леди носят чулки?
— В Индии нет, — ответила я.
— Хорошо, — сказала секретарь, — я сообщу об этом декану.
Через некоторое время она снова появилась в моей комнате.
— Мисс Мукерджи, — начала она с порога, — спрашивает, как нужно укрепить чулки, чтобы они не сваливались.
Я объяснила.
И вот теперь мисс Мукерджи вела свою роль в полной европейской выкладке. Чувство неловкости овладело залом, и все облегченно вздохнули, когда декан наконец покинула сцену. В зале вновь воцарилось веселье, когда появилась преподавательница английского языка Шила Рассел в костюме дровосека. За ней, семеня короткими ногами, в короне, съехавшей на самые глаза, вышла заместитель декана, полная и маленькая мисс Теофлес. Из-под королевской короны победно поблескивали очки. Пьеса называлась «Король и дровосек». Но никто не следил за развитием действия. Все глаза были прикованы к мисс Теофлес. Каждое королевское движение, так не соответствующее ее облику, сопровождалось бурным восторгом и аплодисментами. По какому-то поводу король очень разгневался. В гневе он запахнул длинную мантию, запутался в ней и с легким возгласом «Ох!» самым натуральным образом растянулся на подмостках. Мои слова бессильны передать то, что творилось в зале. Хохот перешел в судорожные всхлипывания, по лицу зрителей катились слезы, несколько девушек опрометью выскочили из зала. А уважаемый заместитель декана, потеряв очки, беспомощно барахталась в необъятной королевской мантии. Наконец тонким, захлебывающимся голосом она крикнула: «Да помогите же!» Восторг зала не поддавался описанию. Первыми пришли в себя преподаватели. Ослабевшие от смеха, они вынули мисс Теофлес из мантии и поставили на ноги.
— Мои очки! — потребовала мисс Теофлес.
Ей подали очки.
— Корону!
И, снова водрузив ее на голову, заместитель декана начала играть с того места, на котором
— Как ты смеешь мне возражать!
Но дровосек в ответ только сказал «О!» Потом снова повторил «О!» Шила Рассел совсем забыла свою роль.
— О! О! — передразнила ее мисс Теофлес. — Сколько можно говорить «О»! Потрудитесь сказать что-нибудь иное.
— Подскажите… — беспомощно прошептала Шила.
Так мисс Теофлес оказалась звездой рождественского представления.
После спектакля «актеры» гордо прошествовали сквозь строй шумно аплодирующих студентов и исчезли каждый в своей комнате…
Около четырех часов ночи я проснулась от каких-то странных звуков. Прислушавшись, я поняла, что где-то пели. Стройные девичьи голоса возвещали хвалу богу. «Так, — подумала я. — Лавры мисс Манаси мне, наверно, не дают покоя. Сейчас будет сияние и явится очередной апостол. Видимо, соседство иногда влияет… Мадрасский климат, должно быть, не по мне». А пение все приближалось и приближалось. Теперь оно не походило на галлюцинацию. На веранде раздалось шарканье шагов, пение зазвучало совсем громко, и в дверь постучали.
«Интересно, — снова подумала я, — когда апостолы являлись Манаси, они стучались или просачивались так?» Стук повторился. Я набросила халат и подошла к двери. Сквозь щель в проеме лилось сияние. Была не была — и я открыла дверь. Прямо на меня уставилось улыбающееся лицо Деда-Мороза под красным капюшоном.
— Я Санта-Клаус, — сказал он голосом Сумитры Кумар.
Сумитра — Санта-Клаус стояла в окружении студенток, украшенных цветами. Каждая держала в руке зажженную свечу, и огоньки свечей ровно горели в теплом воздухе.
— Желаю тебе веселого Рождества. — И Санта-Клаус хихикнул, — от Лапландии до Москвы. Прими наш подарок.
Сумитра согнулась над мешком и вдруг зашептала:
— Куда вы дели эту конфету? Я говорила, не давайте ее никому.
Стоявшие рядом робко оправдывались.
— Ага, вот! — торжествующе возопил Санта-Клаус и протянул мне московскую конфету «Мишка на Севере». Где они ее достали, так и осталось для меня тайной.
— Спасибо, Сумитра! Я вас всех тоже поздравляю.
— Откуда вы узнали, что я Сумитра? — полюбопытствовал Санта-Клаус.
— По голосу.
— Смотрите, ангелы! — Сумитра стала в позу. — Это первый человек, который меня узнал, и тот — нехристианин. Так же как и я, — сказала она, понизив голос. — Ну, ангелы, вперед! У нас еще много работы.
Девушки запели, и огоньки свечей замелькали по дорожке, ведущей к главному зданию. Я оглянулась вокруг. Было еще совсем темно, и на небе стоял тонкий серебристый серп молодой луны. Низко над горизонтом светился ромб Южного Креста.
Утром на веранде коттеджа я встретила мисс Манаси.
— Вы знаете, — начала она, — сегодня, в рождественскую ночь, меня посетил целый сонм ангелов.
— Меня тоже, — сказала я злорадно.
У мисс Манаси отвисла челюсть…
В колледже была явная склонность к благотворительности. Два раза в год устраивали благотворительные ярмарки. Средства шли на миссионерскую школу. Весь сад в такие дни расцвечивали флажками, приглашали музыкантов, устанавливали карусель и другие аттракционы. Круг посетителей ярмарки ограничивался родителями студентов и их знакомыми. На столиках раскладывали для продажи всякие безделушки, продавали чай и еду, приготовленную в столовой колледжа. Неумело организованные ярмарки приносили только убытки.
…Играет музыка, скрипит карусель, по саду гуляют люди. Меня останавливает Дэзи, преподавательница биологии.
— Послушай, — говорит она мне, — пойди прокатись на карусели. Мы заплатили 45 рупий этому парню, а не собрали и трети этой суммы. Пожалуйста, прокатись.
Я прокатилась.
— Что теперь еще надо делать, Дэзи?
Она засмеялась.
— Ты думаешь, спасешь эту прогорающую лавочку?
— Я не собираюсь спасать.
— И не надо! — почему-то рассердилась Дэзи. — С этим колледжем всегда так. Всякий раз они прогорают. В прошлом году продали билеты на концерт Падмини, а она заболела. Пришлось все возвращать обратно. Только спектакли приносят доход.