Годы испытаний. Книга 1
Шрифт:
– Не возражаешь? А то у нас душно. Слышишь, девчата поют. Ночные жаворонки…
Жигуленко быстро заходил по комнате, скрипя половицами. Потом присел на койку Миронова.
– Сашок, скажи по-дружески: нравится тебе Наташа?
Миронов удивленно взглянул на Жигуленко:
– Задавака она…
– Нет, Сашок, ты напрасно. Девчонка она неплохая. Только что в кино с ней и подругой ее Ритой был. А с ними неотлучно и тот лейтенант, помнишь, что от нее тогда не отходил. Видать, влюблен в Риту: и не дышит, когда сидит возле
– Неправда.
– Нет, правда. Где, говорит, ваш товарищ?… Ну, я отвечаю ей в шутку: «Он серьезными делами занят». А она мне: «А почему он девушек боится? В клуб на танцы не ходит?» Не помню, говорил я тебе или нет, как-то иду мимо клуба: «Дай, - думаю, - зайду». Ну, зашел, и потанцевали с Наташей…
3
В полковом клубе окончились танцы, и толпа людей, хлынувшая шумным потоком, быстро растворилась в ночной тьме. То там, то здесь раздавался звонкий девичий смех, но Жигуленко с Наташей долго шли молча.
– Мне кажется, что вы добрая, Наташа, - прервал молчание Евгений.
– Я?
– в ее голосе прозвучали и удивление и насмешка.
– Для кого как… Но бываю и злой…
– Пожалуй, что и так. Вы помните нашу первую встречу на танцах? За что вы тогда на меня обиделись?
Наташа промолчала. Они подошли к ее дому. Евгений, держа под руку девушку, замедлил шаги: ему хотелось еще побыть с ней. Этого хотела и Наташа. Но какой-то беспокойный бесенок часто толкал ее на необдуманные поступки.
– Мне пора… Уже поздно…
– Что вы, Наташа! Так скоро?
– голос Евгения зазвучал обиженно.
– Мачеха будет ругать… Который час?
– Половина двенадцатого.
– А мачеха у вас сердитая?
– Всякое бывает… - Наташа раздумывает: «Идти домой не хочется».
Евгений угадывает ее колебания.
– Давайте присядем.
Они садятся на скамейку у калитки.
– Наташа, вы хорошо танцуете.
– У меня стаж.
– Большой?
– Около года.
– Танцы - буржуазные пережитки. Я за то, чтобы их запретили.- Евгений улыбается.
Она видит это по ровным рядам белых зубов.
– А я против.
– Почему?
– Это бы затруднило знакомство.
Жигуленко пододвигается ближе, берет руку Наташи. Она осторожно освобождает ее.
– А где пропадает ваш друг Миронов?
– Читает, наверно. Он книголюб. Чудак. Увлекся Гомером. Стоит тратить время на такие ветхозаветные древности!
– Ветхозаветные? А представьте, я тоже читала Гомера, мне нравятся и «Илиада» и «Одиссея». Герои этих книг прямо-таки живые люди.
Евгений удивленно посмотрел на девушку. Он почувствовал, что сделал промах, и поспешил оправдаться.
– Я тоже люблю читать, но не старину, которая попахивает нафталином.
– Значит, вам не нравятся «Овод», «Спартак»?
– Ну, бывают исключения, иногда и о старине пишут неплохо, - неопределенно отозвался Жигуленко.
– Вот хотя бы Байрон. Его «Корсара» я раз десять перечитывал.
– Байрона я тоже люблю. У него звучный, красивый стих… Но мне не нравятся его одинокие люди, занятые только собой и своими переживаниями… А музыку вы любите?
– Да, но только не классическую… Уж слишком усиленно пичкала ею меня мать, таская по филармониям и театрам. Она у меня артистка. Голос у нее был потрясающий. В одно прекрасное время она вообразила, что я недюжинный талант, и беспощадно приковала меня к роялю. Но Чайковский из меня не получился. И я вспоминаю эти годы с отвращением.
– Играть на пианино было и моей мечтой. Да все как-то не удавалось. Осенью этого года у нас в полковом клубе собираются организовать музыкальный кружок. Обязательно буду учиться играть на пианино.
– Вы верите: я буквально был мучеником искусства. Кого только не собирались делать из меня мои предки!
– Какие предки?
– Да мои родители… Моя маман на этом не успокоилась. Вопреки желанию отца - он у меня известный инженер-энергетик и мечтал, что я изберу его профессию,- она упорно хотела открыть во мне какой-нибудь талант. Я заучивал и декламировал на память монологи всяких гамлетов, обучался искусству балетного танца, рисованию масляными красками и даже писал стихи.
– Как же получилось, что вы стали военным? Не раскаиваетесь в этом?
– Что вы! Ведь я же добровольно пошел в военное училище. После десятилетки я долго мытарился, решал вопрос: кем быть, куда пойти учиться? Спасибо, дальний родственник - троюродный брат (он старше меня на три года) - помог дельным советом. Встречаю я его разочарованный всем и всеми. Он в блестящей форме - лейтенант - и говорит: «А что, если тебе, Женька, пойти в военное училище? Ведь ты прямо рожден быть военным. Парень ты отчаянный. Да и какая же профессия в наше время может быть почетней, когда нашу страну окружает столько врагов?»
– Значит, вы довольны выбором беспокойной профессии?
– Как видите. Но в жизни делается не всегда так, как бы хотелось. Многое в службе зависит не от наших желаний. Посылали меня сюда - обещали роту, а пришлось взводом командовать.
Наташа посмотрела на него долгим, оценивающим взглядом.
– Когда у папы спрашивают, любит ли он свою профессию, он отвечает шуточными стихами… Хотите, прочту?
– Прочтите. Я люблю стихи слушать.
– Как твои, солдат, дела? Трудна служба?