Годы нашей жизни
Шрифт:
К сожалению, теперь у него совсем нет времени. Спит он часа четыре в сутки, не больше, но все-таки иной раз урвет полчаса, чтобы полистать любимый том.
Они говорили о поэзии, а на столе, рядом с книгой стихов, лежали написанные на оберточной цветной бумаге сводки рыночных цен, в которых пестрели нули: пуд картофеля — 30 000 рублей, пуд мяса — 194 000, а пуд сахару — свыше полумиллиона.
Шел четвертый год республики…
НА ЗАСЕДАНИИ СОВНАРКОМА
Заседает Совнарком Украины.
Председательствует Влас Чубарь.
Члены Совнаркома сидят за небольшими столами.
Иван Адамович выступает уже третий раз. Дела торговли, кооперации не сходят с повестки дня. Но сегодня их особенно много. На середину июня намечена сессия ВУЦИКа специально по этим вопросам. Основной доклад поручен Саммеру. Положение необыкновенно трудное. Основной торговый аппарат в республике — кооперация. Но чем ей торговать? В рабкоопах и сельпо жестокий товарный голод. А на рынке, если сыщешь катушку ниток, аршин ситца, фунт мыла, нужно заплатить тысяч пятнадцать — двадцать, за пару подошв — пятьдесят, а то и все шестьдесят тысяч рублей.
Со всех концов республики требуют товары, а они поступают по нескольку десятков вагонов. И чуть ли не о каждом вагоне вопрос решает Совнарком.
Где взять товары?
Кооперация разослала людей на фабрики, чтобы вступить с ними в договорные отношения, оказать содействие в восстановлении, помочь в выпуске первой продукции. Действуя в духе новой экономической политики, кооперативы берут в аренду предприятия пищевой, кожевенной, химической промышленности. Уже удалось наладить несколько заводов для производства мыла, крахмала и патоки, консервов. Волынская кооперация стала выпускать кожу. В приморских районах открыли рыбные промыслы. Кооперация отправила большие артели заготовлять лес.
Саммер просит дополнительные вагоны для июньских перевозок. Но вагонов нет!
Фрунзе заметил, что Саммер говорит напрягаясь. И вид у него совсем больной. Еще с утра Иван Адамович чувствовал себя очень плохо. Но даже самому себе не хотел в этом признаться. И он поехал в Совнарком! Под вечер ему стало еще хуже. Начался жар, пошли круги перед глазами, люстра зашаталась. Не хватало еще свалиться на заседании Совнаркома!
В перерыве он стал у раскрытого окна. Казалось, сейчас подышит свежим воздухом, и все пройдет.
Фрунзе, показывая на него глазами, что-то говорил Чубарю. Влас Яковлевич подошел к Саммеру.
— Есть предложение вопрос о таможнях и борьбе с контрабандой перенести на следующее заседание.
Саммер просил Чубаря не откладывать.
— Слушайте, Иван Адамович, я ведь по глазам вижу: у вас температура. Поезжайте, пожалуйста, и ложитесь.
Саммер отнекивался, но Чубарь настоял на своем.
Пришлось подчиниться. Саммер ехал домой, — а его домом был кабинет в Харинском переулке, где находилось правление Вукоопсоюза, — по дороге решая, что сейчас немного отдохнет, полежит на койке, а потом займется неотложным делом: подготовкой торговых переговоров с Румынией…
ДВЕ НЕДЕЛИ
Болезнь свалила его, но, даже лежа на койке в углу кабинета, укрытый солдатским одеялом, он продолжал работать, диктовал телеграммы, разговаривал по телефону, требовал сводок от губерний и уездов.
В эти последние недели июня 1921 года Саммер с железной настойчивостью собирал украинский кооперативный фонд помощи голодающим. Он боролся с голодом, за спасение тысяч человеческих жизней и не имел времени бороться за свою собственную.
В субботу, 25 июня, как всегда в восемь часов утра, Иван Адамович начал свой трудовой день. А без пяти минут девять его сердце остановилось.
Он сгорел за две недели болезни.
— Ему некогда было лечиться, — с горечью и болью сказал Петровский, когда ему сообщили о смерти Ивана Адамовича.
Украина выражала искреннюю скорбь по поводу этой утраты. В республике любили и очень уважали Саммера. Ни старые заслуги по подполью, ни высокое положение члена ВУЦИКа, Совнаркома, председателя Кооперативной комиссии ЦК и Всеукраинского кооперативного Союза, руководителя внутренней и внешней торговли республики никогда не кружили Ивану Адамовичу голову, он всегда был прост, искренен, душевен и человечен.
Газета ЦК КП(б)У «Комунiст» рядом с сообщениями центральных партийных и советских организаций о смерти Саммера напечатала проникновенное слово памяти старейшего большевика, слово, в котором ощущаешь дух, атмосферу и даже стиль первых послереволюционных лет:
«Никто не мог бы упрекнуть Саммера в чем-нибудь как человека или коммуниста. Однако два преступления остались на совести Ивана Адамовича.
Первое. Его многолетнее преступление перед царизмом и буржуазией, с которыми он боролся всю жизнь.
И второе — его преступление перед самим собой, постоянное пренебрежение своим здоровьем и силами.
За первый грех он имел приговоры романовских судов, тюрьмы и ссылки. И получил оправдание от восторжествовавшей русской революции.
За второе — он заплатил жизнью…»
В воскресенье 26 июня 1921 года Харьков хоронил Саммера. От Харинского переулка, который в те дни декретом Совнаркома был переименован в Саммеровский, огромная процессия по Сумской, по площади Тевелева потянулась к ВУЦИКу, затем — к Совнаркому, где была гражданская панихида.
— Пройдет немного времени, и в числе апостолов нового человечества имя товарища Саммера займет почетное место, — сказал в своей речи Петровский.
Есть свидетельство о том, как тяжело Ленин переживал смерть старого товарища по партии, по совместной борьбе.
В те дни у Владимира Ильича побывал А. Г. Шлихтер. Намечалось его назначение торгпредом в Швецию, которое этот боец партии принял как отправку на отдых в то время, когда в стране столько трудных дел.
— Что вы, что вы, — сказал Ильич, — дело идет не о посылке вас на покой, хотя вы совсем ошибаетесь, думая, что вам не нужен отдых…