Годы нашей жизни
Шрифт:
С этими радостными мыслями, с чувством искренней любви весь рабочий коллектив готовил Ленину подарок.
Завод едва встал на ноги, производство еще только налаживалось, на каждом шагу давала себя знать разруха. В этих условиях сам замысел выпустить художественный сервиз казался несбыточно дерзким. Но в цехах царил необычайный подъем. Каждый стремился внести в изготовление сервиза долю своего труда. Старый мастер Алексей Кривонос предложил особый состав фарфоровой массы. Обжигальщики Михаил Хохлюк и Ксаверий Нечпальский нашли способ перехитрить капризничавший огонь. В горновом цехе мастера часами прислушивались к дыханию печи. Сообща выбирали орнамент, сделали с десяток вариантов ленинской монограммы. Живописцы вкладывали в роспись все умение, воспринятое от нескольких поколений мастеров фарфора.
Наконец сервиз был готов. Двадцатого ноября его выставили в живописном цехе, и весь завод приходил смотреть, каким он получился. У людей в старых шинелях и буденовках, выцветших платочках, застиранных гимнастерках светились глаза, когда они видели тонкий, с синевато-белым отливом фарфор, расписанный нежным орнаментом.
В тот день в Москве выступал Ленин. В Большом театре шел пленум Моссовета, и Председатель Совнаркома держал речь о внутренней и внешней политике. Сотни людей, переживавшие радость новой встречи с Лениным, слушали затаив дыхание. Трибуна, на которой стоял Ильич, в самом деле казалась капитанским мостиком корабля. Протянутая вперед рука Ленина указывала дорогу.
Далеко от Москвы, на украинском фарфоровом заводе, в тот ноябрьский вечер тоже гремели аплодисменты. Барановка отправляла посланца к Ленину, чтобы вручить ему свой подарок, на котором мастера написали: «Вождю мировой революции от рабочих Барановского фарфорового завода».
В Москву поехал старый механик, беспартийный Алексей Васильевич Бродский. Завком снабдил его длиннющим мандатом, в который предусмотрительный секретарь записал и такой пункт: «Убедительно просим оказывать нашему представителю содействие в перевозке и доставке подарка весьма хрупкого и легко бьющегося».
4
Как вспомнил Алексей Васильевич Бродский, это было во вторник 28 ноября 1922 года.
В пять часов механик явился в Кремль.
По дороге он так сильно волновался, что чуть не уронил сверток с подарком. Но когда поднялся на третий этаж в помещение Совнаркома и увидел совсем простую обстановку маленького зала заседаний Совнаркома, откуда вела дверь в кабинет Ленина, немного успокоился.
Ждать пришлось минут десять.
Вдруг дверь открылась, и на пороге — Ильич. Пригласил к себе. Приветливо поздоровался, пожал руку, прошел с гостем на середину комнаты.
От нахлынувших чувств, от радостного сознания, что рядом Ленин, механик растерял все слова, которые приготовился сказать. Владимир Ильич придвинул ему большое кожаное кресло, усадил его, а сам сел в свое деревянное, с плетеной спинкой.
Сначала спросил, как живет теперь народ на Волыни, как с хлебом, какие цены. Потом о заводских делах, о пуске цехов, о трудностях.
Механик ответил, что завод пока без электроэнергии.
— Когда надеетесь пустить динамо?
Владимир Ильич задал несколько вопросов о работе завкома, партячейки. Алексей Васильевич заметил, что он беспартийный.
— От вас, беспартийного, мне и интересно узнать о работе партячейки.
Затем Ленин повел разговор о том, сколько на заводе молодежи и как ее обучают, о материальном положении рабочих, о быте. Много ли неграмотных?
Алексей Васильевич вспомнил и стал рассказывать Ленину сценку, которую сам наблюдал.
Пришла получать зарплату старая работница. Дают ей ведомость, ручку, а она как заплачет… Спрашивает кассир: «Может, какая ошибка? Вы успокойтесь. Исправим…»
Механик спохватился: не слишком ли он заболтался?
— Пожалуйста, продолжайте. — Ленин с интересом слушал.
— А дело, оказывается, вот в чем. Женщина лет пятнадцать на заводе и всегда двумя крестами расписывалась. А теперь грамоте в заводском ликбезе учится и впервые в жизни свою фамилию написала.
Прошло минут десять. Алексей Васильевич освоился и чувствовал себя так, словно уже не первый раз разговаривает с Владимиром Ильичем. Теперь он старался не только запомнить лицо Ленина, но и рассмотреть все вокруг — ведь на заводе будут подробно расспрашивать.
Алексей Васильевич отметил про себя, что в комнате у Ленина всюду карты на стенах и много шкафов с книгами. Недалеко от кресла, в котором расположился механик, стояла этажерка. На корешках нескольких книг, занимавших верхнюю полку, было написано: «Украiнський словник». Вверху на этажерке чугунный обелиск с серпом, молотом и звездой.
«Наверное, подарок», — подумал Алексей Васильевич.
В кармане Бродского лежала небольшая цидулка с цифрами, составленная руководителями треста «Фарфорфаянсстекло». Вспомнив о ней, он заговорил о финансовой поддержке, в которой нуждается новый трест.
Ленин молча выслушал.
— Передайте товарищам, что такой возможности у правительства нет, — перегнувшись через стол, он доказывал заводскому механику, какая нужна жесточайшая экономия государственных средств и какие первоочередные нужды республики требуют удовлетворения «до зарезу». Потом он спросил мнение Алексея Васильевича о составе правления нового треста и его работоспособности.
— Если правление действительно работоспособно, оно сумеет изыскать средства.
Беседа продолжалась, и Алексей Васильевич был так увлечен, что потерял ощущение времени: сколько он уже сидит у Ленина?
В кабинет с какими-то бумагами в руках вошла секретарь. Еще когда Алексей Васильевич ждал приема, она просила помнить, что у Ленина сегодня назначены три беседы.
Бродский заторопился. Но ведь он еще не показал Ленину подарок и не рассказал, как все было. Механик быстро расставлял сервиз на столике.
— Вот уж этого делать не следует, — Владимир Ильич смотрел с укоризной. — Сами говорите — не хватает средств, а тратите деньги на именной сервиз.
— Владимир Ильич, это сами рабочие… За ваше здоровье! От чистого сердца…