Годы нашей жизни
Шрифт:
Но едва мы заговорили о письме Крупской, Ростислав Петрович вскочил со стула и стал торопливо открывать ящик. Из старой папки торчали глянцевитые края большого листа бумаги. Дудник взял его в руки и сказал:
— Теперь я понимаю, в чем дело.
Потом медленно, чуть хриплым голосом, стал читать с листа:
«12/V 1926 г.
Дорогие ребята!
Получила ваше письмо и книжку. Видать, вы над книжкой немало поработали. Когда читаешь вашу книжку, видишь, какая разница между старой школой и новой.
Когда мне было 11 лет, я была в гимназии. Мы целый год писали изложение описания добывания соли, на уроках грамматики щипали друг друга, чтобы не заснуть, а шить учились — подрубая ни на что не нужный кусок полотна.
Ну вот, когда читаешь вашу книжку, невольно думаешь, как славно и как многому учатся теперь наши ребята.
Пожалуй, и вправду сумеете вы устроить всю жизнь по-новому, так, чтобы всем жилось хорошо.
Вашу книжку я показывала многим — посылаю десять рублей собранных денег.
Посылаю вам также свою детскую карточку. Было мне тогда лет восемь, жила я в Киеве на Прорезной и ходила учиться в школу на Крещатик.
Ну, до свидания, ребята.
Хорошо, что о других ребятах заботитесь.
Пишите иногда.
Н. Крупская».
Вот письмо, которое мы искали. Среди бумаг учительницы Дудник сохранилась фотокопия с оригинала, написанного рукой Крупской, которая вела постоянную, большую и очень интересную переписку с советскими ребятами.
Воспитание подрастающего поколения, его духовный мир, большевистская закалка всегда были главной заботой, делом жизни Надежды Константиновны.
Слушая послание Крупской ребятам из 43-й школы, мы понимали, почему ее особенно взволновали дела маленьких киевлян. С Киевом связаны годы детства Крупской, поступление в школу. О своей первой школе она сохранила самые грустные впечатления. Школа на Крещатике была скучная, тупая и далекая от жизни.
Снова перечитывая строки, написанные четким почерком Надежды Константиновны, хотим представить себе, какие ассоциации и параллели возникали у Крупской, когда она читала книгу ребят из 43-й школы, «том», который, должно быть, много говорил о новой жизни и новой школе.
Как бы было интересно прочитать его спустя тридцать пять лет после выпуска.
Но где книга?
Мы не спрашивали ее в библиотеках. «Киевский пролетарий» в свое время писал, что она отпечатана в нескольких экземплярах.
Ростиславу Петровичу она не попадалась. Однако он сам говорит, что, если сохранилось письмо, может быть, есть и экземпляр книги.
И, отдавая фотокопию письма, он предлагает в ближайшие дни, когда вернется из очередной командировки, вместе разобрать бумаги Анастасии Ивановны.
Пока гидробиолог Галина Арсентьевна ездила по Африке, мы с помощью ее близких искали школьных подруг Гали Олевари. И нашли звеньевую Ирину Радченко. Когда-то они сидели на одной парте.
Теперь это врач-лаборант. У Ирины Сергеевны хорошая память, и она так интересно рассказывала о школе, о пионерском огороде, словно все это было лишь вчера или позавчера.
Оказывается, на том месте, где теперь по улице Воровского стоит громада новопостроенного киевского рынка, был огород пионеров третьей «А».
Мысль о коллективном огороде возникла еще на собрании класса, обсуждавшем, как он будет выполнять заветы Ильича. Весь урожай с огорода или доход от него должен был поступить в фонд борьбы с беспризорностью.
Ирина Сергеевна сказала нам:
— Если найдете книжку, которую мы послали Надежде Константиновне, вы прочитаете там, какие мы были огородники, — за большое дело взялись.
Письмо Н. К. Крупской застало ребят за работой. Они сообща обработали два гектара и потом собрали хороший урожай. К осени двадцать шестого года класcный фонд помощи беспризорным составил немалую сумму.
Именно в ту осень третья «А» «усыновила» беспризорного.
Среди обитателей земляных ям на Владимирской горке был паренек лет десяти, особенно заинтересовавший пионеров. Петька — самый младший в ватаге — очень любил рисовать. Палочкой или даже пальцами он рисовал на песке картинки из жизни беспризорных, портреты своих товарищей, облаченных в лохмотья.
Пионерам третьей группы удалось увести Петьку. Они взяли его на содержание класса, купили одежду, книги, тетради. Жил он в детдоме на улице Горького, с воспитанниками которого ребята дружили, а учиться пошел в 43-ю школу. Третья «А» стала его шефом.
Теперь уж нам не нужен был список учеников. У Ирины Сергеевны сохранилась фотография. Со снимка, сделанного как раз в ту весну, когда группа готовила книгу, на нас глядели сорок пар пытливых глаз.
И, глядя на старую фотографию, думалось: сорок мальчишек и девчонок далекого двадцать шестого года! Как же сложились ваши жизни, ваши судьбы?
Задаем этот вопрос Ирине Сергеевне.
— К сожалению, я далеко не о всех знаю. И более или менее подробно только о некоторых школьных подругах. О Гале Олевари вы уже слыхали. Гидробиолог, кандидат наук. С первого класса я дружу с Галей Шулькевич. Она инженер, работает в киевском Гипрограде.
Радченко задумалась, провела рукой по своим коротко остриженным, но уже седеющим волосам.
— Кончали мы школу в первую пятилетку. Кругом шла стройка, и большинство из нас увлекалось техникой. Все хотели строить.
Первым вожатым пионеротряда у нас был молодой рабочий с завода имени Свердлова. Мы с ним все подшефное село радиофицировали. Даже пионерские звенья у нас назывались: «Электро», «Деталь», «Мотор», «Динамо». И вот смотрите, — Ирина Сергеевна взяла снимок в руки, — Лена Реут, Игорь Соляков, Толя Булычев, Жора Жемчужников, Петя Коротков… Это все люди техники — инженеры, мастера, механики. Строители, — добавила она, показывая на вихрастого мальчишку, сидящего во втором ряду по соседству с десятью девочками. — Это Юра Чернецкий. Инженер-строитель. Уже много лет в Волгограде — на партийной, советской работе, участвовал в восстановлении города, а теперь, кажется, ведает благоустройством.