Годы
Шрифт:
Стулья были переставлены по-новому и увеличены в числе.
Все теперь сидели полукругом и смотрели вдаль, за луга, на блекнущие холмы. Широкая зеленая полоса у горизонта исчезла. От нее на небе остался лишь намек, тень. Вокруг стало тише и прохладнее. И в людях как будто что-то улеглось. Они не испытывали потребности говорить. Над лугом опять пролетела сова, но видны были только ее белые крылья на фоне темной изгороди.
— Вон она летит, — сказал Норт, пыхнув сигарой.
Наверное, это его первая сигара, предположила Элинор, — подарок сэра Уильяма. Вязы стали на фоне неба совершенно черными. Узор их листвы напоминал черное кружево. Сквозь него Элинор увидела первую звезду. Она посмотрела выше. Еще звезда.
— Завтра будет погожий день, — сказал Моррис, выбивая трубку об каблук. Далеко
— Терпеть не могу летучих мышей! — воскликнула Силия, испуганно заслонив голову рукой.
— Правда? — сказал сэр Уильям. — А я скорее люблю их. — Голос его звучал спокойно и почти печально.
Сейчас Силия скажет: «Они запутываются в волосах», подумала Элинор.
— Они запутываются в волосах, — сказала Силия.
— У меня-то волос нет, — сказал сэр Уильям. Его лысина и широкое лицо белели в темноте.
Мышь пролетела опять — теперь над самой землей, у их ног. Прохладное дуновение коснулось их щиколоток. Деревья слились с небом. Луны не было, зато звезд становилось все больше. Вот еще одна, подумала Элинор, глядя на мерцающий огонек над горизонтом. Но он висел слишком низко и был слишком желтым. Это дом, а не звезда, поняла она. Силия заговорила с сэром Уильямом. Она хотела, чтобы он поселился рядом. А леди Сент-Остелл сообщила ей, что усадьба Грейндж сдается. Интересно, это Грейндж светится или все-таки это звезда? — подумала Элинор. Беседа продолжалась.
Старой миссис Чиннери надоело уединение, она появилась внизу пораньше, села в гостиной и стала ждать. Ее торжественный выход остался неоцененным: в комнате никого не было. Наряженная в старушечье платье из черного сатина и кружевной чепец, она сидела и ждала. Ястребиный нос свешивался надо ртом между сморщенных щек. На одном из полуопущенных век виднелся красный ободок.
— Почему они не заходят? — брюзгливо спросила она у Эллен, молчаливой чернокожей горничной, стоявшей у нее за спиной. Эллен подошла к окну и постучала по стеклу.
Силия перестала говорить и обернулась.
— Это мама, — сказала она. — Мы должны войти в дом.
Она встала и отодвинула стул.
После темноты гостиная, в которой горели все лампы, производила впечатление сцены. Старая миссис Чиннери в своем инвалидном кресле, со слуховой трубкой, восседала будто в ожидании почестей. Выглядела она совершенно так же, как раньше, ни днем старше, как всегда, оживленная. Когда Элинор наклонилась к ней для традиционного поцелуя, жизнь вошла в привычное русло. Так она наклонялась, вечер за вечером, к своему отцу. Это действие было ей приятно: она чувствовала себя моложе. Весь ритуал она знала назубок. Они, люди средних лет, проявляют почтительность к старикам, а старики любезны с ними. Затем повисла обычная пауза. Им нечего было сказать ей, ей нечего было сказать им. Что же дальше? Элинор увидела, как глаза старухи засветились. Отчего могут вдруг стать голубыми глаза девяностолетней женщины? От мысли о картах? Да. Силия внесла столик, покрытый зеленым сукном. Миссис Чиннери была страстной поклонницей виста. Но и у нее был свой ритуал, свой этикет.
— Не сегодня, — сказала она и слегка махнула рукой, будто отталкивая столик. — Я уверена, что сэру Уильяму это наскучит. — Она кивнула в сторону дородного гостя, который стоял как бы немного вне семейной компании.
— Напротив, напротив, — с готовностью откликнулся он. — Ничто не доставит мне такого удовольствия.
Ты хороший малый, Даббин, подумала Элинор. И стулья были придвинуты к столику, карты розданы, Моррис принялся подшучивать над тещей, крича ей в трубку, игра пошла — роббер за роббером. Норт читал книгу, Пегги перебирала клавиши пианино, а Силия, задремывая над вышиваньем, то и дело вздрагивала и закрывала рот ладонью. Наконец дверь тихо отворилась, Эллен, молчаливая чернокожая горничная, встала в ожидании за креслом миссис Чиннери. Та сделала вид, что не замечает ее, но остальные были рады прекратить игру. Эллен сделала шаг
Силия откровенно зевнула.
— Базар утомил меня, — проговорила она, скатывая вышивку. — Пойду спать. Идем, Пегги. Идем, Элинор.
Норт с готовностью вскочил, чтобы открыть дверь. Силия зажгла свечи на бронзовых подсвечниках и начала тяжело взбираться по лестнице. Элинор последовала за ней, а Пегги задержалась внизу. Элинор услышала, как они с братом шепчутся в передней.
— Идем же, Пегги, — крикнула Силия через перила. Добравшись до площадки, она остановилась под групповым портретом малолетних Чиннери и позвала опять, довольно сердито: — Идем, Пегги!
Через некоторое время Пегги нехотя поднялась. Она покорно поцеловала мать, но в ней не было заметно ни малейшей сонливости. Наоборот, она выглядела особенно хорошенькой, на щеках пылал румянец. Спать она не собирается, в этом Элинор была уверена.
Элинор зашла в свою комнату и разделась. Все окна были открыты, она слышала шорох ветвей в саду. Было так жарко, что она легла в ночной сорочке прямо на покрывало и укрылась лишь простыней. Свеча, стоявшая на столике у кровати, чуть освещала спальню своим каплевидным огоньком. Элинор лежала, слушая шелест деревьев за окном и следя за тенью ночной бабочки, которая металась по комнате. Надо либо встать и закрыть окно, либо задуть свечу, сонно подумала она. Не хотелось делать ни того, ни другого. Хотелось лежать, не шевелясь. Лежать в полутьме было облегчением после разговоров, после карт. Перед глазами Элинор они все еще падали на зеленый стол: черные, красные, желтые; короли, дамы, валеты… Она сонно огляделась. На туалетном столике стояла красивая ваза с цветами. Рядом с кроватью — полированный шкафчик и круглая шкатулка. Элинор приподняла крышку. Ну, конечно: четыре кусочка печенья и плитка молочного шоколада — на случай, если она ночью проголодается. Силия снабдила ее и книгами, это были: «Дневник маленького человека», «Путешествие Раффа по Нортумберленду» [42] и случайный том Данте, если вдруг ей захочется почитать на сон грядущий. Она взяла одну из книг и положила рядом с собой на покрывало. Вероятно, из-за того, что она только что вернулась из путешествия, ей казалось, будто корабль все еще мягко разрезает волны, будто поезд все еще едет по Франции, раскачиваясь из стороны в сторону. Она лежала на кровати, вытянувшись под простыней, а все вокруг неслось назад. Но это уже не пейзажи, подумала она. Это судьбы людей, переменчивые судьбы.
42
«Дневник маленького человека» («The Diary of а Nobody», 1892) — книга Джорджа и Уидона Гроссмитов. «Путешествие Раффа по Нортумберленду» — несуществующее произведение (хотя существуют «Путеводитель Раффа по гостиницам» и «Красоты Челтнема в описании Раффа»).
Стукнула дверь Розовой комнаты. За стеной кашлянул Уильям Уотни. Элинор услышала, как он прошел через комнату. Теперь он стоит у окна и курит последнюю сигару. О чем он думает, интересно? Об Индии? Вспоминает, как стоял под павлиньим опахалом? Затем он начал ходить по комнате, раздеваясь. Элинор слышала, как он взял щетку для волос, а потом положил ее обратно на туалетный столик. И это именно ему, подумала она, вспоминая его массивный подбородок, желтые и красные пятна на шее, — именно ему я обязана тем мгновением, наполненным радостью — нет, больше, чем радостью, — когда она сидела в углу вагона третьего класса, закрыв лицо газетой.
Под потолком летали уже три ночных бабочки. Носясь из угла в угол, они громко хлопали крылышками. Если оставить окно открытым надолго, то комната будет полна бабочек. В коридоре скрипнула половица. Элинор прислушалась. Не Пегги ли это улизнула из своей спальни, чтобы присоединиться к брату? Тут какой-то заговор, Элинор в этом не сомневалась. Однако до нее доносились только шорох тяжелых ветвей, качавшихся за окном, мычание коровы, щебет птицы, и, наконец — к ее удовольствию, — протяжный крик совы, которая перелетала с дерева на дерево, обводя их серебристыми кругами.