Голод
Шрифт:
Скоро я ударю не скрываясь, заберу Сашу, и… и придумаю, как не впутывать ее в свой мир, из которого теперь не убежать. Она ведь жила бок о бок с Кравченко, не понимая, кто он и что он. И я так смогу, а ей и нашему ребенку будет спокойнее. Так и должно быть: женщина должна быть под защитой мужчины, все правильно. Какими бы методами эта защита не достигалась.
Остановил тачку, и опустил голову, стирая все «левые» сообщения со второго телефона – от Молотка, от Сильвестра. Вытащил сим карту, и вырубил телефон. И краем
А с ним Саша.
Я ее по тихому вздоху узнал, по легкому цветочному аромату – им ее волосы пахнут. Два месяца назад я зарывался в них носом, и вдыхал этот весенний запах. Обнимал ее, целовал… черт, надо потерпеть. Скоро!
– Здорово, Соболев, - Кравченко чему-то радуется, и явно хочет поиздеваться.
– Тебе первому, как близкому другу моей жены, мы сообщим радостную новость…
– Илья, - тихо обратилась к нему Саша, и я вздрогнул от ее голоса. И от испуга, который в нем услышал.
А еще от того, что меня коробит, что она его имя произносит. Скоро не будет. Скоро она вообще забудет этого урода, будто его и не было.
– Саша, ну что ты, - рассмеялся Кравченко, и я вырулил на дорогу. – Сегодня же я всех оповещу, будет вечеринка. Такой повод для радости. Зачем же скрывать от Соболева? Не чужой человек.
– Не на дороге же говорить о таком, - прошептала Саша.
Черт, я их от клиники забрал. Что там такое? Саша не больна, это ведь не было бы поводом для радости.
Она не больна, она беременна. И Кравченко узнал. Она обманула его, что ребенок его?!
– Что за повод? – все же, спросил я, ведь именно этого Кравченко и ждал.
– Я стану отцом, - почти прокричал Илья, перекрывая тихий всхлип Саши.
«Разумеется, он думает, что ребенок от него, - думаю, и глубоко вдыхаю, перестраиваясь на левую полосу. – Саша ведь не могла сказать, что ребенок мой. Но если Кравченко потребует сделать тест на отцовство… черт, нужно ускориться, и поскорее забрать у него Сашку».
Я ускоряюсь и мысленно, и на дороге. Прибавляю скорость, просчитывая в уме, как скоро смогу ударить по Илье, и забрать себе все то, что пока принадлежит ему. И не слабо ли мне, не сметут ли меня. Но… надо, блть, Саша ведь беременна. И он не позволит родиться моему ребенку!
– Я, если честно, сомневался, что мальчик мой… это, кстати, мальчик. Пол мы определили, - довольно вещает Кравченко. – Переживал, вдруг от тебя моя женушка залетела. Но нет, пацан от меня. И это прекрасно! В такой ситуации счастливым отцам принято дарить подарки. Так вот, тебя, Соболев, я прощаю за то, что ты драл мою жену, а ты, Саша, проси что хочешь. Тиффани, Сваровски… что хочешь, все подарю. Мальчик! У меня будет сын! У меня будет наслед…
В голове шумит. Там будто ураган. Руки на руле дрожат, и я вижу в зеркале заднего вида, как бледна Саша. И как она смотрит на меня…
Блть!!! Кравченко не пи*дит, ребенок его. Его, сука, а не мой! Сильнее ударил по газам, чтобы заглушить голос истерящего от радости Кравченко, и…
– Денис, осторожно, - вскрикнула Саша, и последним, что я почувствовал было то, как она дотронулась до моего плеча.
Машину закружило, раздался дикий визг колес и скрежет металла. Щеки, шею полировали мелкие осколки стекол, и разрывали крупные. Подушка безопасности почему-то не сработала, рот наполнился кровью, и я провалился в темноту.
ГЛАВА 20
Первое, что я слышу – звон. Тонкий, противный. А затем на меня обрушиваются странные ощущения: привкус крови во рту, боль в шее и резь на коже лица. Дышать тяжело, мне будто что-то мешает.
Но пошевелиться невозможно.
Моргаю, и проваливаюсь в темноту, а затем снова открываю глаза.
Время замедлилось, почему-то не слышно ничего, кроме шума.
… мы ведь разбились! Я помню, как мы ехали, Илья говорил о ребенке, а затем машину закружило, словно на дороге был гололед. И мы… мы разбились, да. Дикий визг шин, звуки клаксонов – это я помню.
Но почему я не могу пошевелиться? Меня… Боже, меня парализовало?
Шея не слушается, я лежу на боку, и смотрю на дорогу снизу, сквозь разбитое окно. Щеку печет от боли, и этот гадкий металлический привкус… я умираю? Я не хочу умирать, я же ничего не успела! Совсем ничего! Ребенку не радовалась, а есть ли еще этот ребенок? Я… да, я хочу стать мамой, хочу увидеть, как сын сделает первые шаги, как пойдет в школу с букетом астр. Как придет с выпускного пьяный, как поступит в университет. Свадьбу его хочу увидеть!
И свою жизнь бы прожить. С мамой ругаться, жалеть отца, любить Дениса. Да просто жить, а не умирать вот так, лежа посреди дороги в разбитой машине.
Но никаких звуков нет, хотя я вижу, как столпились люди в двух десятках метров, прямо на дороге. А осколки, разлетевшиеся по графитной дороге, так красиво блестят…
– …нись! Саша, очнись! Ты жива? Сашенька, ты…
Голос – первое, что я слышу. Он перебивает звон в голове, помогает справиться с дурнотой, но пошевелиться я все еще не могу.
– Денис, - хриплю, и горло дерет так, будто я не воздух выдыхаю, а кровь.
– Надо выбираться, милая. Сейчас… сейчас я, подожди, - я его не вижу, но слышу, и это уже радует. Даже если это предсмертный бред. – Машина может загореться, ты позвоночник не повредила?
На плечо ложится горячая ладонь, и мне удается повернуть голову. Шея задеревенела, но это движение будит мое тело. Раньше я его не чувствовала, но теперь меня сметает целым океаном не самых приятных ощущений.
– Больно. Денис, очень больно, - плачу от ужаса, ведь болит абсолютно все. Даже то, что, кажется, болеть не должно.