Голодная бездна Нью-Арка
Шрифт:
Тельма старалась не вслушиваться в это болезненное бормотание, но просто помогала преодолеть ступень за ступенью.
Четвертый этаж.
Это почти под самой крышей, верно? Но снаружи в здании было пять этажей. И куда подевался еще один? Иллюзия? Он или же его отсутствие?
— Стой, — мистер Найтли, добравшись до кабинета, вырвал руку. — Дальше… за мной… я собирал редкости… я так долго собирал редкости… и этот дом тоже редкость. Сам по себе. Мне повезло однажды оказаться здесь… подожди…
Он ткнул пальцем в снимок, один из сотни снимков, украшавших стену. Потом надавил
Она вообще слишком устала, чтобы удивляться.
Длинный был день.
И что-то подсказывало, что завтрашний будет не короче.
Про свирель придется рассказать Мэйнфорду… и про сирен… про мистера Найтли? Похоже, что и про него, Тельме ведь придется объяснять… когда-нибудь объяснять придется многое, но Тельма очень надеялась, что не в ближайшем будущем.
А мистер Найтли достаточно умен, чтобы не сказать лишнего.
Он появился из стены же, но чуть левее, и с очередной коробкой в руке.
— Этот дом привезли из Старого света… по частям… потом собрали… но семья, которая здесь жила, разорилась… вот дом пришлось продать. Здесь была торговая компания… разорилась… адвокатская контора… его перестраивали несколько раз, и никто не задумывался, почему изнутри он меньше, чем снаружи, — мистер Найтли вытер рот рукавом, но лишь размазал кровь по лицу. — В Старом свете любили такие шутки… потом его превратили в жилой дом… если бы ты знала, сколько времени мне понадобилось, чтобы привести его в порядок. Но он понял… отблагодарил.
Мистер Найтли провел ладонью по стене, и дом отозвался. Теперь Тельма слышала его, нечто иное, напрочь нечеловеческое, но по-своему разумное.
— Если со мной вдруг… позаботься о нем.
— Непременно.
Дом не поверил этому обещанию, а мистер Найтли хмыкнул:
— Позаботишься… куда тебе деваться? У тебя теперь передо мною долг… такие как ты не забывают долгов.
И это было правдой.
— Бери.
Он протянул узкий футляр.
— Бери и уходи… девочка из прошлого… прошлое возвращается, чтобы отнять будущее… но будущего у меня нет… иди-иди… такси вызови… аппарат внизу… деньги там же… мелочь на столике.
— Я…
— Потом вернешь… при случае.
— Может, целителя…
— В жопу всех целителей… иди-иди, девочка… спеши… а мне уже некуда.
Спорить Тельма не стала.
Глава 16
Увидев позднего гостя, Мэйнфорд от души пожалел, что не остался ночевать в отделении. А ведь была такая мыслишка, и казалась она донельзя разумной. Но нет же…
Поддался сиюминутной слабости.
Переночевать захотелось на своей кровати, а не на треклятом диване, с которого Мэйнфорд не встает по утрам — восстает, будто распоследний беспокойник. Ванны горячей. вспомнилось некстати, что он уже третьи сутки умывается водой из графина, и скоро вонять будет не хуже того самого беспокойника. Нет, в подвале
А дома ванна.
Огромная чугунная ванна на львиных лапах.
С золочением.
С пастями оскаленными. С краном, из которого лилась упоительно горячая вода…
Вот аккурат сейчас и лилась. А рядом с ванной, в серебряном ведерке для шампанского доходила до нужной кондиции пара бутылок темного. К ним имелся набор бумажных коробок из ближайшей закусочной… в общем, какое-никакое, а счастье было возможно.
— Твою ж… мать, — осознание, что в ближайшие часа два счастливым ему не стать, ранило Мэйнфорда настолько, что он не сдержался.
— Да, дорогой, это я. Вижу, ты рад меня видеть, — матушка подставила щеку для поцелуя, а когда его не последовало, коснулась этой самой щеки пальчиком. — Ты по-прежнему груб. Ничего не меняется.
— Уходи.
— Нам стоит побеседовать, — острие матушкиного зонтика легонько ударило по руке Мэйнфорда. — И вынуждена признать, что разговор предстоит нелегкий.
С легкими она не являлась.
К счастью.
Нет, некоторое время после смерти деда мать пыталась играть в воссоединение семьи и счастливое возвращение блудного сына. Но Мэйнфорд к огромному ее огорчению игру не поддержал.
Дулся.
Не понимал, что все, что она делала — делала для его же блага.
— У меня нет настроения на беседу, — Мэйнфорд испытывал преогромное желание захлопнуть дверь, останавливало лишь то, что запертые двери никогда не являлись для матушки хоть сколь бы то серьезным препятствием.
— У тебя никогда нет настроения для разговоров с матерью, — она отстранила его и вошла.
Огляделась.
Брезгливо поморщилась. Сняла шляпку, перчатки…
— Будь добр, пристрой их куда-нибудь… чтобы без запаха… Мэйни, дорогой, могу я быть откровенна?
— Нет.
— Ты совершенно не следишь ни за собой, ни за своим… жилищем. А это тревожный признак. Очень тревожный признак…
Она двумя пальчиками подняла туфлю Мэйнфорда, покрутила ее, разглядывая столь пристально, будто бы именно на этой, не самой новой туфле, могла обнаружить явные свидетельства близящегося безумия.
— Если не хочешь заниматься этим сам, найми кого-нибудь…
Туфлю матушка выронила, и та упала подошвой кверху, демонстрируя, что подошва эта поистерлась, а в рисунок на ней забились мелкие камни и рыжая глина.
С берега, что ли, принес?
Или… Мэйнфорд не помнил, чтобы на берегу была глина.
Песок. Земля. Грязь, которая получается, когда землю мешают с водой. Немного цемента. Дерева. Краски, но не глины… тогда откуда?
И почему это кажется важным.
— Мэйни, ты опять меня не слушаешь…
— Извини.
— Я пришлю завтра кого-нибудь, кто уберется здесь.
— Нет.
— Дорогой, не время для капризов…
— Вот именно, мама, — почему-то Мэйнфорду всегда хотелось назвать ее по имени, но каждый раз он себя останавливал. — Не время. И не место. Или говори, что тебе нужно, или…