Голоса прошлого
Шрифт:
А в холле, уже на выходе, поганый день устроил мне ещё один щедрый сюрприз.
От дверей рекреационной зоны для посетителей двигалась мне навстречу небольшая группа, трое или четверо… синие волосы, синие глаза, характерный матовый цвет кожи, общий внешний вид и тёмные костюмы… господи, откуда ОНИ здесь?! Здесь, на Старой Терре, и – ОНИ?! Затянувшийся кошмар, ужас без конца, закончится он когда– нибудь для меня или нет?
Меня поддержали под локоть крепкой хваткой, довели до ближайшей мягкой лавочки и усадили. В голове не сразу прояснилось, но я выдавила всё–
– Это наши ольры, – пояснила седая, криво усмехаясь. – Тойвальшены из Катуорнери. Они тут живут уже какое поколение… Да, – кивнула она в ответ на мой дикий взгляд. – Со всеми правами. Граждане Федерации, с постоянным видом на жительство Старой Терры.
– Наши ольры, – выговорила я несусветное, с силой потёрла ладонями виски. – Боже…
– Жаль, огнестрел здесь гражданским не положен, – ровно выговорила девочка. – Я бы не промахнулась…– и добавила назидательно:– Врага надо уничтожать, а не падать перед ним в обморок.
– Так вы тоже!– поняла я.
Она повела плечами, и вдруг сунула мне ладонь:
– Геля.
– Энн, – назвалась я, осторожно отвечая на пожатие.
И ещё один сюрприз! Я вспомнила наконец, где я её видела, я осознала наконец фамилии из карточек последнего вызова – Гартман, Ангелина, пекло всё побери, Гартман, дочь погибшего в локали Ясной Поляны адмирала Грайгери Гартмана… а та пожилая женщина, наверное, мать адмирала… или мать его жены… хотя нет, тоже Гартман, Марграрет Гартман… Гартман – не самая редкая фамилия среди выходцев с Терры; кто бы мог подумать.
– Это слишком много для меня, – пожаловалась я. – В один день!
– Тяжелое дежурство, доктор Ламберт? – спросила она.
Безэмоционально спросила. Отмечая факт, а не реально интересуясь моим состоянием.
– Да. А что с вашей… подругой? Откуда такой диагноз?
– Всё просто. Она была на втором ранге, когда была обрушена локальная инфосфера Ясной Поляны. Затем зaдержала на себе локаль Сопротивления. Не она одна, но всё же. Второго краха инфополя не пережила. Ни один врач не давал нормального прогноза. Она умирала, доктор.
Я поняла подтекст: вы совершили чудо и спасли ей жизнь.
– Я полагаю, что сподобилась увидеть транс исцеления, не так ли? – уточнила Геля.
– Дa, – бледно улыбнулась я. – Именно его.
– Впечатлена. А убить вы тоже можете, доктор? Или вам мешает генетическое програaммирование?
– Я натуральнорождённая, – сказала я, не очень понимая, почему отчитываюсь перед нею.
Ну да, легенда и дочь легенды, но это что, повод смотреть на неё снизу вверх? Она возглавила Сопротивление Ясной Поляны, а мне Лилайон без наркоза душу вынул, из– за чего я тогда, в пространстве Кларенса, сорвалась со страшной силой. Она убивала, но и я убивала тоже.
А ещё я спасала людей.
– Скажите, доктор, как Лида? – серьёзно спросила Геля.
– Стабильно, – ответила я.
– А почему вы не с ней?
Спросила. В требовательном таком тоне, как будто я – робот и мне не нужно восстанавливаться после интенсива.
– Смена закончилась, – коротко объяснила я.
Это раньше я бы сорвалась. Бич всех юных целителей: чувство вины перед родственниками пациентов и острое желание спасти всех, даже ценой собственной жизни. Всех спасти невозможно, это первое, что вдалбливают в наши головы на начальном обучении. А наша собственная жизнь на период обучения и интернатуры – уже не наша собственная, и распоряжаться ею – читай, самоубиваться!– мы не имеем права…
– У нас хорошие врачи, – сказала я, смягчившись. – Не переживайте, Геля. Всё будет хорошо…
Хорошо? Интуиция подсказывала мне, что хорошо– то хорошо, да не совсем. Но ужасов на горизонте бытия четырнадцатилетней Лиды Тропининой не предвиделось, поэтому я позволила себе расслабиться. Но Геля внезапно взяла меня за плечо, а хватка у неё оказалась железная:
– Хорошие? – нервно выдохнула она. – Да они все отказались когда ещё! Сказали, случай безнадёжный, паранормальной коррекции не подлежит. А с вами Лида пришла в себя! Для вас – не безнадёжный случай. Вы – единственный шанс, доктор Ламберт.
Я посмотрела на её руку, потом на неё, потом снова на руку. Двинуть ей, что ли? Она – с боевым опытом, несмотря на юный возраст, значит, сильнее меня наверняка. Всё так, но я – психокинетик, а она – нет… Впрочем, она поняла меня правильно и разжала свои клещи. Но сдаваться не собиралась:
– Без вас они её угробят!
Так. Держи себя в руках, Ламберт. Не хватало ещё вспышки неконтролируемого психокинеза, как тогда, в локали Кларенса…
– Угрозы жизни нет, – сказала я настолько мягко, насколько смогла. – Я ничем больше не могу помочь, извините. Обратитесь к заведующему отделением.
Я пошла на выход, не оглядываясь. Мне показалось, будто за моей спиной заплакали, тихо и яростно, от злого бессилия. Но я не обернулась.
Сколько слёз видишь за годы работы! Сколько боли, трагедий и слёз. Если каждый раз пропускать всё это по оголённым нервам, сгоришь быстро, после чего никому и никогда не поможешь. И те, кто мог бы жить благодаря тебе, умрут. Потому, что их случай, доступный к паранормальной коррекции твоими силами, окажется безнадёжным для другого целителя. Поэтому пусть. Пусть считают меня чёрствой, бездушной, циничной. Мне не критично, я научилась спокойствию, пусть говорят, что угодно, в глаза и за глаза. Только пусть живут.
Живут.
Что может быть ценнее спасённой жизни?
***
Я вышла в ангар, машины здесь ставили в крытые павильоны, не доверяя ледяному холоду ранней весны. Весна на Терре очень красива: большинство растений (не без помощи генных инженеров!) приспособились к холодам и начинают цвести ещё до начала плюсовых температур. Стабильные минус двадцать после минус шестидесяти воспринимается ими как тепло, пригодное для начала вегетации. Но лишённые пирокинетической паранормы люди похвастаться подобной морозостойкостью не могут…