Голова бога (Приазовский репортаж)
Шрифт:
— Убийца был невероятной силы, — заметил следующий молодой офицер, принимая оружие. — Пробить свод черепа в этом месте с одного удара — это просто какие-то чудеса.
— Еще он был явно бесплотен. Иначе как он мог пройти мимо абреков, а после — уйти незамеченным, — возразил Ники. — Думаю, они его и убили — больше ведь некому.
Убийство вырисовывалось в каком-то странном, мистическом свете.
Пронеслось:
— Среди нас есть оборотень.
Тут же послышался шелест одежд, присутствующие многоруко перекрестились: лишним не будет.
Оборотень, — подумал Аркадий. — Хорошее название для шпиона.
Все гости набились в зал, несмотря на открытые окна стало душно, дамам то и дело становилось дурно. От нюхательных солей сделался такой густой запах, что казалось — еще немного и очнется убитый.
В обморок едва не провалилась Дашенька. Два офицера поспешили подхватить девушку, но отец ее оказался расторопней. Он тут же велел дочери держать себя в руках.
— Сейчас очень модно болеть мигренями и падать в обморок, — пыталась оправдаться Дашенька.
Но — бесполезно.
— Помню, раз к нам в дом залезли воры, так твоя бабушка одной сковородой убила двоих, а ты падаешь в обморок! А ну, не сметь мне более, пока я не скажу!
По залу, словно волны кочевали слухи: катились от двери к окнам, стенам, и, отразившись от них, неслись назад, часто в измененном виде.
— Чего?… Чего он говорит?…
— Говорит, против оборотня хорошо помогает, если ружье зарядить чесноком.
— Нигде протоирея найти не могут…
— А вот у нас, господа, в полку был случай…
Наконец-то прибыл протоирей, увидал мертвеца, сощурился, забормотал молитву.
Разговоры притихли до почтительного полушепота.
— В именины к себе Бог и прибрал, — сказал пастырь.
И, обернувшись, протоирей увидал перед собой генерала Рязанина. Ошарашенный, он шагнул назад, чуть не упал, наступив на подол своей рясы.
— Вас же убили? — спросил он у генерала.
— Нет, а разве должны были убить?
— А это кто? — спросил протоирей, указывая на завернутого в накидку словно в саван покойника.
— Граф Колокольцев, — ответил Рязанин.
— Так ведь накидка ваша!
— Отдал в саду согреться.
— Простите, обознался. Очки где-то оставил…
По толпе пронесся новый ропот, но уже иной, словно шквал, предвещающий скорую смену погоды, бурю. Ну конечно! Убийца целил в генерала Рязанина, в приметную белую накидку, и не знал что ту надел граф Колокольцев.
— Господа! Господа! — почти закричал генерал. — Да что же это делается! В родном доме, на родной земле, в день именин! И то покоя нет!
Затем вдруг что-то вспомнил, повернулся, отыскал глазами Ники, и двинулся к тому с упорностью паровоза. Кто-то бросился наперерез, повис на руках, обнял генерала, остановил его движение.
— Нет уж, разрешите, господа! Вы все слышали — он меня убить грозился! Ух, я ему сейчас!..
— Дядя, что вы такое говорите?… — возмутился Ники и шагнул навстречу.
Его тоже схватили — так, на всяк случай.
— Держите убийцу!
— Да кого вы слушаете?!
Меж дядей и племянником ввернулся судья Гудович:
— Позвольте, позвольте! Судебная и уголовная уездная власть присутствует. Мы сами вольны произвести следствие, дознание! — трещал он. — Давайте вести себя подобно цивилизованным людям! Он угрожал вам, господин генерал?
— Да! — кивнул Рязанин. — Вы сами слышали!
— Ложь! — крикнул Николай.
Это показание было проигнорировано.
— Стало быть, — предполагал Гудович. — Узнав, что дядя перепишет завещание, вы решили не медлить, исполнить давешнюю угрозу. Только вы не знали, что Рязанин отдал свою шинель несчастному графу.
— Да чепуха! Зачем мне убивать дядю, если все подозрения падут на меня, и я все равно не воспользуюсь плодами?
— Ники не мог! — трепыхался городничий, защищая сына. — Он любит дядю, скажи, Ники!
Ответно Николай молчал. Сказать, что он любит дядюшку — солгать прилюдно. Сказать, что, напротив, не любит — сделать шаг к признанию вины.
— Так вы рассказывали моей дочери, — вспомнил полицмейстер. — Как раз сняли пикет горцев на Кавказе…
Городничий давал весьма заметные знаки судье, но тот их делал вид, что не замечал.
Конечно же, и городничий, и полицмейстер, и уездный судья было связаны не одной ниточкой, а толстыми незримыми канатами. Однако же убийство графа — это не шуточки на самом деле, его на первого встречного не свалишь. Наверняка чин из Петербурга приедет, проверит, и если найдет огрехи — то не сносить головы. А вот ежели наверх доложат, что следствие произведено верно, не взирая на звания — может, отметят, переведут в губернский город, а то и того выше.
— Ники, а где вы были, когда убили графа?… — спросил Гудович.
— Не помню.
— Не врите…
— Я был наверху, в комнатах…
— Не врите!
— Слово чести.
— Вы были там один?
Ники заметно замялся.
— Да, я был там один.
— Дайте слово!
Молчание. Раздумье.
— Дайте! Ну же!..
— Я был там с дамой.
Толпа многоголосо ахнула. Гудович повернулся к толпе, с торжеством сообщил:
— Извольте видеть, подозреваемый путается в показаниях! С кем вы там были, назовите имя.
— Вы знаете, я не могу его назвать, — отрезал Ники. — Это бросит пятно на тень… В смысле — на честь дамы…