Голова бога (Приазовский репортаж)
Шрифт:
Может, кому-то отрадно, что ядра зарылись в приазовский песок, а не упали на головы русских солдат в Крыму. Да только не стреляли бы англичане здесь, если бы не полагали, что траты эти окупятся сторицей.
В задумчивости Аркадий перешел через реку. До города его подвез задумчивый хохол, который, верно и не заметил, что к нему на воз кто-то подсел. Доехать получилось до Благовещенской площади, до самого базара.
А на базаре его ждали новости…
Предчувствия уездного судьи Гудовича оправдались сполна, и это совсем не радовало никого в городе.
Двое молодых чумаков еще вчера с утра откочевали с пустым возом куда-то из табора, сообщив товарищам, что хотят заработать много и легко и вернутся к ужину.
Однако же в лагерь они не вернулись ни к ужину, ни ночью, ни к завтраку.
Больше их не ждали. Оставив в лагере лишь нескольких человек, чумаки разбрелись по округе. И в своих поисках преуспели еще до обеда — на одном сельском базарчике они нашли волов с обозным тавром. Уж не понять, как они подали знак остальным, но еще через пару часов село было во власти чумаков. Незадачливых продавцов скрутили, и, верно бы, развесили на вербе, если бы не желали, узнать, куда делись их побратимы. Чумаки не сомневались, что они мертвы, и теперь желали их похоронить по-христиански.
Крестьяне бормотали, что волов они нашли в поле, вместе с телегой, никого при них не было, а продать решили сразу, поскольку имелось желание выпить. Они уже были согласны отдать волов даром, лишь бы от них только отвязались. Но было поздно.
Чумаки им не верили, и уже не казались окружающим колоритными и чудаковатыми хохлами. Всяк из них был злой пружиной. Их атаманы, не таясь, рассуждали, какую лучше устроить пытку пойманным.
Под нож могли бы пустить всю сельцо, но, к счастью, удалось послать гонца, который, пока Аркадий был на кладбище, всполошил весь город.
Полиция и отряд с Бастиона успел появиться до вероятной резни. Для острастки полицейские дали залп в небо, хотя сами были перепуганы не меньше селян.
На бричке прикатили городничий, протоирей и полицмейстер. Последний был того мнения, что селяне и вправду нашли волов — будь они преступниками, а, тем более, убийцами, они бы волов придержали бы в сарае, пока чумаки не уберутся из уезда. А чумаки, наверное, живы. Деньги заработали, да пьют где-то в кабаке, или завалились к какой-то вдовушке. Проспятся — появятся.
Но слова полицмейстера и городничего чумаки не поставили ни в грош, зато к протоирею прислушались. Тот уговорил, что продавцов следует передать полиции, и та на время следствие препроводит их в тюрьму. Крестьяне себя арестовать дали легко — свобода сулила им мучительную и неизбежную смерть.
Арестованных под конвоем отвезли в город. За полицейскими следовали живым щитом протоирей и городничий на своих колясках. За ними шли чумаки — молчаливо и неотвратно, как шагает, может быть, судьба. Они остановились через улицу от полицейского участка. С перепугу полицейские чины тут же заперли все окна и двери в здании, зарядили все, что могло хоть как-то выстрелить. Однако же будто пронесло: поговорив меж собой, чумаки разошлись почти все, оставив трех вроде часовых. Те простояли всю ночь, а утром их сменили следующие. Молчаливый караул никто не посмел не то чтоб разогнать, а даже попрекнуть словом.
— Ничего, — говорил полицмейстер. — Скоро укатят. Деньгу же им надо зарабатывать.
Впрочем, уверенности в его голосе не было. И в самом деле: в дорогу чумаки не собирались. Две-три фигуры около участка стали сперва городской достопримечательностью, а после к ним привыкли и едва обращали внимание.
Вернувшемуся в город Аркадию оставалось только слушать. О происшествии судачили на каждом углу. Обыватели сходились все больше к тому, что пропавшие чумаки погубили себя сами, крестьяне страдают ни за что, а хохлы-чумаки обнаглели до крайности и хорошо бы вызывать солдат. Однако же никто не решался сказать этого чумакам в лицо: известно ведь, что среди них встречаются не только колдуны, но и миллионеры. И непонятно, кто опасней. И все чумаки одним миром мазаны, одной веревочкой связаны. В обозе их считанные дюжины, но попробуй сосчитать, сколько их по Украине, по всей Империи. Тысячи, сотни тысяч?… И, верно, вхожи они к сильным мира сего, а то и к царю. Ведь неспроста же Его Величество даровали этим селюкам право торговать здесь солью, при том, что в других краях державы это государева привилегия.
Иные предполагали что все обойдется, что чумаки и правда загуляли. Но в этом деле Аркадию было все предельно ясно: шпиону требовались люди для перевоза тяжести из пещер в какой-то схрон. Он мог бы нанять ярыг, коих было полно на Бирже, но, верно, испугался возможной огласки. Потому предпочел использовать чумаков, кои людьми были неместными. Убийца также провел работу над ошибками. И теперь убитых наверняка пускал в воду с камнем на шее.
Послушав сплетни, юноша пошел на базар. Тот был на самом излете. Тамошний торг начинал шуметь с самого рассвета, к которому крестьяне из окрестных сел свозили свежанину, фрукты и овощи, сорванные накануне вечером. Тут же продавали и рыбу, которая еще шевелила плавниками и жабрами и смотрела на покупателей чуть обиженным взглядом.
Но торговцы спешили распродаться до жары, коя превращала продукты в месиво и в корм для мух. И уже к полудню рынок, как говорили «был уже не тот». Но он не умирал, а погружался в некую полудрему. Ряды редели, однако же, не пустели окончательно. Торговцы перебирались ближе к входу. Целые ряды вырождались в двух-трех продавцов, однако же цены росли незначительно, а то и вовсе портящийся товар отдавали со скидкой.
На крохотном остатке базара Аркадий встретил вдову Чебушидзе. Несмотря на жару, она была одета в свой обычный траурный наряд и походила на монахиню.
— Вдовая графиня не съехала?… — с деланным безразличием спросил Аркадий после приветствий. — С вашей стороны было бессердечно поселить ее в комнату, где еще недавно лежал покойный.
— Я ей говорила о том, но графиня сказала, что это даже к лучшему.
Пока мадам Чебушидзе торговалась вокруг цены на дюжину бычков с душком, Аркадий привычно размышлял.
Управа благочиния (суб. 9)
Городничий достал из кармана связку ключей и маленьким бронзовым ключиком отпер несгораемый шкаф. В нем хранилось самое ценное, чем располагала Управа Благочиния — полдюжины чарок и графинчик, наполненный под пробку обжигающей перцовкой.
Чарки заняли свое место на столе. Городской лекарь Иван Карлович Эльмпт с аптекарской точностью принялся наполнять чарки. Струя жидкости увлекала воздух в глубину емкости. В самогоне воздух дробился на тысячи бисеринок, блистающих в лучах солнца.
Глядя на это благолепие, уездный судья Гудович сухо сглотнул.
Агамемнон Фемистоклювич в это время перочинным ножиком на закуску строгал яблочки, сорванные в саду перед училищем. Сидящий рядом с ним протоирей между делом рассказывал: