Голова бога (Приазовский репортаж)
Шрифт:
— Поднимитесь вверх по течению. Может, кто-то из живущих по берегам реки вам что-то скажет. К французу зайдите, к немецким колонистам…
Впрочем, вспомнил Роман Павлович, покойного он встречал совсем недавно, причем в городе — было это с пару недель. Поведение Ситнева изменилось. Он стал веселей, что Роман Павлович счел лишь новой стадией безумства. Он говорил, что богатым он станет непременно, причем в обозримом недалеком будущем. Норовил еще занять денег под свое грядущее богатство. Но Роман Павлович привычно ему не верил.
— Что еще он говорил?… — спросил Аркадий.
— Повторял слова Христовы: «Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем», — отвечал рыбак. — И что его скоро оценят по достоинству. И что сие значит — не спрашивайте, не скажу.
На том и расстались.
Из училища Аркадий вышел вскоре в раздумьях. Подмывало спросить: а не были как-то связаны Кокотееевские каменоломни с поисками Ситнева. Однако же и без того мучили сомнения: а не сказал ли он, не спросил чего-то лишнего?…
Неужели Ситнев нашел золотую жилу?… Маловероятно, однако же исключать такого нельзя. Но шахту в три корабля не погрузить. Сколь бы не выгодны были залежи, они могли подождать до конца войны. Если она все же затянется, то можно было бы купить землю через какую-то подставную контору, скажем бельгийскую.
Аркадий отправился к домишке Ситнева, надеясь еще с кем-то обсудить личность погибшего. Покойника, два дня продержав в полицейском участке на леднике, выдали для похорон. Поскольку скорбеть за Ситевым было некому, хоронить его намеревались в тот же день на кладбище рядом со штабс-ротмистром.
Все повторилось: гроб, словно из коры, два гробовщика, да батюшка из церквушки при кладбище. Все те же, кто присутствовал на последних проводах штабс-ротмистра, за исключением полицейского чина, который в данном случае прийти побрезговал.
Комнатушка была практически пуста, за исключением убогой мебели. Ни книг, ни бумаг не имелось. От соседей Аркадий узнал, что с весны Ситнев дома не появлялся, шатался где-то за городом.
Все те же дроги, запряженная все той же задумчивой кобылой. Торопливая молитва около открытой могилой, умелая работа могильщиков.
— Вы с нами? — позвали его гробовщики.
Они возвращались в город.
Аркадий покачал головой:
— Зайду к папеньке с маменькой. С Красной горки у них не был.
Гробовщики кивнули: тоже надо.
Они лежали на этом же кладбище, но на другом ее конце. Кладбище было крохотной копией города с его установившейся иерархией, порядком. Люди одного круга ложились в землю рядом, даже если не слишком ладили при жизни. Бродяг, покойников приблудных или непонятных вроде штабс-ротмистра хоронили на лежащем далеко от дороги солончаке, где по слухам тела без тлена могли пролежать до Второго Пришествия. Купцы, три прежних бургомистра и вообще граждане уважаемые лежали неподалеку от кладбищенской церквушки, в липовой роще.
Подумалось: цена человека — это цена его похорон. А как проводят в путь последний его? Его похороны будут без излишеств, а поминки не затянутся. Друзья выпьют за упокой дешевого вина или более уместного летом пива.
Но тропа к его могиле зарастет быстро. Но это и к лучшему — он никогда не любил тоску и скорбь. Будет зеленеть трава, цвести сирень, чей запах на кладбище особенно густ. Будут петь птицы, на дереве, выросшем около его могилы.
Чего-то не хватало на этой картине. Ах да! Одной или, может быть, двух слегка повядших роз, да запаха духов, оставленной неузнанной посетительницей…
Вся семья Аркаши лежала дальше, за церковью, где хоронили люд небогатый, но твердо стоящий на ногах — тех, на ком, собственно, город и держался. Тут под основательным крестом, вырезанном из известняка, лежала маменька — сердечная болезнь свела ее все же в могилу.
Слева под крохотным крестиком лежала Софьюшка — старшая сестра Аркадия, умершая во младенчестве от кори. Ее Аркадий хоть и застал на этом свете, но совершенно не помнил. Справа от матери под крестом деревянным лежал отец. Крест изрядно впитал влагу и почернел. Еще несколько лет пройдет, и начнет он гнить, — подумал Аркадий.
Бедно лежал отец, и за это было невыносимо стыдно. Следовало бы справить крест, да все денег не имелось. Юноша дал себе слово, что с нынешних богатств непременно поставит…
Конечно же, если была бы жива его жена, то и отец жил бы и дальше. Уж слишком его подкосило обрушившееся одиночество — к своему горю был он совершенным однолюбом.
Безусловно, после смерти матери отец пытался взять себя в руки, храбрился, даже нанял учителей, кои должны были подготовить сына к поступлению в харьковский университет. И Аркадий туда действительно поступил, блестяще выдержав вступительные испытания.
Пока Аркадий учился, отец продал дом в городе, сообщив сыну, что, во-первых, ему удобней жить в деревне, в поместье, во-вторых, городской дом напоминает о любимой жене. Первое было чистой ложью, второе столь же чистой правдой. Не упомянуто было лишь третье, и самое важное — денег не хватало. Однако же деньги на крест для покойной жены он нашел…
Но переезд не помог — за год дела окончательно пришли в запустение, отец умер. Аркадий вернулся к отеческой могиле и узнал, что поместье за долги забрано. Рязанин разводил руками: он пытался пристроить Свирида, отца Аркадия на государственную и даже денежную службу. Но Свирид дела забросил и там. Взятки, которые брал его предшественник, не несли. А требовать их отец, в силу своей врожденной скромности не мог, не умел, да и по большому счету не хотел…
На эту же службу градоначальник зазывал и Аркадия, но тот по причинам неясным даже для себя не пошел.
Аркадий поставил на отеческую могилу крест, и кроме родительских могил его в Гайтаново более ничего не держало. Но денег не было даже на билет до Харькова. Он пытался накопить нужную сумму уроками, после — взялся помогать в типографии. Но так и увяз в провинциальной жизни, как муха вязнет в патоке.
— Ничего, отец… Дальше будет полегче, — обещал Аркадий, также, как и десятки раз перед этим. — Ты сможешь мной гордиться.