Голова бога (Приазовский репортаж)
Шрифт:
— Скажите, а я могу присутствовать при сеансе?…
— А Вы хорошо знали убитого?…
— Ближе меня у него никого в этом городе не было…
— Тогда вам даже лучше присутствовать. Расположение звезд, кажется, благоприятствует. Будьте сегодня же вечером. Но приходите все же через окошко. Я его нарочно не закрою.
Минутой позже Аркадий вышел, церемонно распрощавшись с мадам Чебушидзе. Конечно же язык без костей, сплетничать начнут непременно. Но, может быть, спишут на то, что Аркадий нашел убийцу ее мужа, а стало быть, графиня
Но Аркадий удалился лишь для того, чтоб уйдя дорогами явными вернуться тайной тропой.
С букетом шиповника, срезанного в овраге, с пакетом под мышкой уже в сумерках, он постучался в заветное окошко. Аркадий ожидал услышать тишину в ответ, и может быть, он даже обрадовался. Значило бы это, что женщина все же имела отношение к шпионам, но теперь она в безопасности.
Но вместо того послышалось:
— Войдите…
Пока Аркадий перелазил через подоконник, Конкордия добавила:
— Вы как раз вовремя! Садитесь пить чай с травушкой!
На столе лежала ватрушка. Конкордия словно знала, что он придет ровно к чаепитию. На столе стоял чайник и заварник, накрытые бязевыми салфетками, сахарница, початая банка с вареньем, корзинки с хлебом и конфетками. Имелась вторая чашка с ложечкой и даже блюдцем.
— А вы с цветами?… — спросила Конкордия. — Ах, как мило.
Старый, изрядно повядший букет она вышвырнула в окно, и на его место поставила шиповник в вазу. Одновременно Аркадий развернул пакет: в нем лежали абрикосы. Они бы считались в иной год ворованными, однако же этим летом их выросло столько, что никто не брал на себя труд охраны.
Конкордия налила в пустую чашку заварку, разбавила ее кипятком.
— Садитесь, — распорядилась она. — Возьмите сахара. Я вижу, ваша жизнь и без того не сладка.
Аркадий покраснел, но от сахара не отказался.
— А давайте перейдем на «ты»? Вы ведь залезли ко мне в окно. Это сближает.
Чай был хорошим, крепким и даже немного грубым.
— Ну что же ты молчишь? — звенела Конкордия. — Ты, кажется, засмущался. Право, не надо! Ты мне показался таким решительным юношей в доме Рязанина, набросился на убийцу, словно шнурок на кролика.
Она коснулась его руки, желая его ободрить, но добилась прямо противоположно. Аркадий вспыхнул, сердце гулко ударило, чуть не остановилось, и пошло вдруг часто, как бывало после бега или заплыва. Ранее он встречался с этой женщиной, но все как-то по иным делам. Но вот так, чтоб наедине с ней пить чай, да еще быть на «ты». Это смущало.
Он украдкой взглянул на нее, напоролся на ее взгляд, испуганно отвел взор, посмотрел еще раз, и снова встретил ее глаза. Теперь же следовало не отводить очи, иначе уж выглядело бы совсем глупо.
— Как мы будем их вызывать?..
— Прежде должно стемнеть — духи пугливы. Пей чай.
Меж тем, сумерки сгущались, и Конкордия зажгла первую свечу.
— Не правда ли, наш приазовский край очень мил?
— Мил, только жара у вас здесь такая…
Они болтали о каких-то пустяках. Аркадий рассуждал о нынешних видах на урожай, описывал красоту здешних полей. Когда городу даруют герб, — рассуждал он, — было бы чудесно изобразить на нем полосу синюю и желтую — как обозначающих небо и пшеничные поля. Меж ними хорошо бы пустить еще зеленую прожилку, может быть с горбинкой — рощу, а в ней Могилу.
Аркадий осекся, размышляя о том, что кроме тюрем, нет в мире мест, где имеется недостача неба. И, верно, на родине собеседницы также раскинулись золотые поля под лазурью небес.
Значит, следовало бы голубую полосу опустить вниз, превратив ее в символ моря! Степи, пшеничные поля над волнами — разве не прелестно?.. А вот что стоило бы изобразить на этом фоне… Аркадий замешкался, почесал голову… И не нашел ответа. За полвека город не смог ничем прославиться. Модно было бы изобразить якорь, как символ надежды и морского порта, колос зерна…
Конкордия улыбалась, кивала: да, в самом деле, очень мило. По глазам ее было видно — азарт и патриотизм юноши ей доставляет удовольствие.
И тут Аркадий понял, что любит эту женщину, желает ее. И тут же запнулся от греховности. Он знал: графиня совсем из другого круга, пусть и вдовая, однако же мужа потеряла недавно, и это даже безнадежней, если бы она была замужем.
Только это ничего не меняло в его желаниях. В Писании ясно было сказано: не возжелай жены ближнего своего. Еще Христос говорил, что тот, кто возжелал в мыслях — уже согрешил. Но легко было не хотеть, скажем, жену хозяина, у которого Аркадий снимал комнату. Совершенно невозможно было не желать Конкордию.
К счастью, время уже располагало к сеансу.
Конкордия зажгла еще пять свечей, но потушила лампадку перед единственной в комнате иконкой, завесила ее плотной тканью, сняла с себя нательный крестик и распорядилась:
— Все, что есть металлического — надо снять. Духи не любят хладный металл.
Она проверила защелку на двери, однако же пошире открыла окно.
— Требуется, чтоб дверь комнаты, где проводится сеанс были открыты, дабы дух мог войти. Однако же тогда нам могут помешать, и духу следует открыть другой путь.
Она поставила два зеркала одно напротив другого, поместив меж ними свечу. Отражения отражений в двух зеркалах свились в огненного, колеблющегося червя.
Пять оставшихся свечей она поставила кругом, из-под перины достала спиритический круг — круглый кусок картона, на котором карандашом по внешнему ободу были нарисованы буквы русской азбуки, ближе к центру, опять же по кругу — цифры от нуля до девяти, «да» и «нтъ».
Картон Конкордия положила меж свечей, в его центр — перевернутое блюдце, на котором угольком сделала риску. Средние и указательные пальцы положила на блюдце, велела тоже сделать и Аркадию, так, чтоб их пальцы соприкоснулись, распорядилась: