Голова Минотавра
Шрифт:
— Тогда я входить не стану, — ответил он. — Тут поговорим. Опять же, я пришел не к барону с супругой, а к вам. Так что, не откроете ли вы мне, герр…
— А этот тут — он тоже полицейский? — Камердинер презрительно глянул на серую шинель Похлера. — Его я тоже должен впустить?
— Да. — Мок не знал, зачем он так сказал. — Это полицейский, вахмистр Похлер, мой сотрудник.
— А я — Бруно Горсегнер, и мне весьма неприятно, — ответил цербер, после чего сделал такое движение рукой, словно отгонял муху от лица, — ер, в соответствии с распоряжением герра барона фон Кригерна, никто кроме слуг, семейства и уполномоченных лиц на территории резиденции не имеет права пребывать. А вы, герр капитан, вместе с вахмистром, — слегка усмехнулся он, — не принадлежите к какой-либо из перечисленных выше категорий. Ведь вы же не являетесь ни полицейским, ни прокурором, ни даже судебным исполнителем, а только лишь офицер абвера. Если бы я вас впустил, то точно так же мог бы сделать доступным территорию резиденции, к примеру, офицеру квартирмейстерской службы. Но я человек хорошо воспитанный, потому спрошу еще раз: могу ли я чем-нибудь помочь герру капитану в ситуации, когда нас разделяет ограда?
Впервые с момента, когда Мок впервые узнал оберсекретаря Сойфферта, он пожалел, что с ним нет гестаповца. В отношении него этот разговорчивый прислужник был бы послушным, как и собаки. И тут он вспомнил, где мог видать подобных псов. Именно такие рвали крыс на манеже возле трассы конных скачек, а сам он, вместе с другими мужчинами, делал ставки на то, какой пес загрызет больше крыс. Мок тут же отбросил все эти кровавые воспоминания.
— Вы можете мне помочь, герр Горсегнер, — сказал он. — И даже через ограду. Видели ли вы когда-нибудь присутствующего здесь вахмистра Похлера?
— Нет, никогда не видел, — быстро ответил камердинер.
— Неправда! — воскликнул Похлер. — Ты же платил мне за поездку той женщины, которую я привозил сюда вечером!
— Я вас никогда не видал, — ответил на это Горсегнер. — И прошу не обращаться ко мне на "ты". Позавчера я был здесь, и меня никто не беспокоил, никто не звонил в калитку. И никакому извозчику я не платил.
— Герр Госегнер, — рявкнул Мок, — вы утверждаете, что мой человек лжет?
— Герр капитан, я ничего не утверждаю, — весело рассмеялся слуга, — а всего лишь подтверждаю. Я не видел ни этого господина, ни какой-либо женщины, которую, якобы, он должен был сюда привезти. Ни в четверг, ни ранее, ни позже… — Он похлопал себя по плечам. — Прошу прощения, но делается холодно, я же не столь тепло одет, как господа… У герра капитана есть еще какие-нибудь вопросы? С охотой на них отвечу.
— Нет. — Мок бешеным взглядом измерил съежившегося от страха Похлера. — Благодарю вас, герр Горсегнер. Спокойной ночи.
— И вам спокойной ночи, — ответил камердинер и поспешил в сторону дома.
Собаки без хозяина развылись и разлаялись, когда Мок отошел от ограды быстрым шагом, таща Похлера за воротник. Когда они подошли к "адлеру", капитан, словно дискобол, закрутил своей жертвой, так что тот рухнул на капот автомобиля.
— Так ты мне объяснишь, Похлер? — Мок снял котелок и вытер пот со лба. Кто тут врем: ты или он? Ты объяснишь это мне, или в гестапо поедем?
Перепуганный возчик снял шапку и пригладил волосы. Он наклонил голову. В его глазах была заметна мольба. Свою шапку он мял в руках. Этим он напомнил Моку его собственного отца, бедного сапожника из Вальденбурга, которого как-то вызвали к директору гимназии. Директор визжал и угрожал Виллибальду Моку, поскольку сын того, присутствующий здесь же гимназист Эберхард, оказался позором столь замечательного учебного заведения, поскольку, вместе с двумя другими учениками, тайная полиция заловила его в публичном доме.
Устыженный сапожник, одетый по-праздничному, стоял тогда перед рассерженным директором и мял в руках фуражку, точно так же, как сейчас это делал Похлер.
— Ну вы же знаете, что вас бы я обманывать не стал, — сквозь слезы произнес извозчик. — Вы и вправду меня не узнаете, герр капитан? Понимаю, все это было много лет назад, я же тогда был худым, и волосы у меня были густыми. Я был помощником в театре…
— Хмм, вроде бы узнаю, — ответил Мок. Он молниеносно перекапывал собственную память, только лица Похлера ему отыскать не удавалось, не говоря уже про какой-то театр. — И что с того, что узнаю?! — Он снова испытывал бешенство. — Даже если и узнаю, откуда мне знать, что ты не врешь?!
— Та женщина была выродком, — шепнул Похлер.
— Кем-кем? — Мок надел котелок и склонился над извозчиком. — А ну скажи мне на ухо!
— Выродком, ряженым выродком, — уже чуть громче ответил Похлер. — Я привез его к этому камердинеру. А он ведь тоже выродок, педераст. И скрывает это… Ну, вы же знаете, как оно сейчас… Гестапо, концлагерь… Это вам не золотые двадцатые годы.
— А откуда ты знаешь, что та женщина была переодетым мужчиной? Из-за чего? Только лишь потому, что сама занесла тяжелый чемодан? Откуда тебе известно, что тот камердинер — это педераст?
Мок чувствовал возбуждение, словно взявший след пес.
— Я их знаю, любого вычиислю… Так вы же знаете, вы меня знаете… Тогда, много лет назад, вы бюыли криминаль-советником, а не капитаном, как теперь… Вы отнеслись ко мне, как к человеку.
Мок задумался, поглядывая на черный Шайтнигер-Парк. Ветер шевелил голыми ветками. Здесь, под этими деревьями был деревянный домик, в котором встречались пидоры… Внезапно капитану припомнилась одна операция, в которой он сам принимал участие. Но ему не хотелось вспоминать, откуда может знать Похлера. Он засопел носом. Нет, ему совершенно не хотелось этого знать. Ему не хотелось выслушивать очередной истории — банальной, горькой, суть которой совершенно легко предугадать. Ему хотелось отправиться домой, в котором уже точно не будет пастора Кребса, сесть за своим письменным столом с рюмочкой коньяка, чтобы получше собраться с мыслями. А потом, уже поздно ночью, он расставит шахматы и вспомнит различные варианты замкнутых дебютов, которые любил больше всего.
— Ладно, Похлер, я вам верю, — буркнул он. — Садитесь, а то, не дай бог, Биби снимет клиента, и что тогда станет с вашим экипажем?
Он запустил двигатель. Похлер не осмелился сесть рядом с Моком и теперь, озябший, съежился на заднем сидении. Капитану тоже было холодно. Проехав парк, Фюрстенбрюке, и церковь святого Петра Канизия, видимую из-за голух деревьев, он глядел на окна больших каменных домов в стиле "сецессион" на Кайзерштрассе, в которых уже гасли огни. Вернувшись домой, в первую очередь он усядется возле печки и долго будет греться. После этого, наконец-то, поужинает. Печеночкой с лучком. А потом нальет себе рюмочку коньяка.
Его немного занесло на Кайзербрюке, но то была всего одна неприятная неожиданность на заснеженных улицах, на которых только сейчас начали появляться ночные телеги с песком. Второй раз занесло уже под вокзалом, но это он осуществил уже сознательно. Маневр обратил на себя внимание всего одного сонного извозчика и Биби, сидевшей на козлах экипажа с каким-то мужчиной. Мок обернулся к своему спутнику.
— Спокойной ночи, Похлер!
— Спокойной, герр капитан. — Возчик взялся было за ручку двери, но через пару секунд отпустил ее. — Я понимаю, вы меня не помните. Тогда вы хорошенько залили за воротник. Я хочу герра капитана поблагодарить.