Головокружение

Панов Вадим Юрьевич

И до несчастного дошло:

– Мститель…

– Скажи громче!

– Мститель!

Истекали последние секунды, и Арнольд наслаждался каждой из них.

– Скажи в камеру!

Репортер посмотрел в объектив и жалобно протянул:

– Мститель!

– Да!

Арнольд взмахнул мачете…

…Сиракуза ударил тем, что было, а была у него сущая ерунда. В отличие от многих жителей Тайного Города, Ваня не таскал с собой заряженные «Эльфийской стрелой» или «Дыханием дракона» артефакты, подчеркивая, что избегает оружия. Но и совсем без защиты предпочитал не оставаться, а потому держал на всякий случай перстень с «Кузнечным молотом». В обычном случае этот аркан удесятерял силу удара, однако Ваня использовал артефакт творчески: активизировал и швырнул в Арнольда.

– Черт!

Перстень врезался Мстителю в затылок, и он, как подкошенный, рухнул на пол.

Освободившийся шас резво пополз прочь, а Сиракуза, спотыкаясь, бросился к оглушенному Арнольду.

– Убью!

Кто прорычал последнее слово, было непонятно, потому что не люди боролись сейчас на полу «Кружки для неудачников», а два зверя. Два раненых зверя.

Сиракуза получил больше Арнольда, но недостающие силы Ваня черпал в ярости, отчаянно сражаясь за свою жизнь.

Удар, пропущенный Арнольдом, был слабее, однако оглушило Мстителя только что, и он не успел прийти в себя. Тем не менее среагировал Арнольд правильно: оказавшись на полу, тут же перекатился на спину, увидел налетающего противника и махнул перед собой мачете, разрезав Сиракузе живот. Из неглубокой раны хлынула кровь, но Ваню это не смутило. Он перехватил руку Арнольда и кулаком ударил его в лицо, точнее, в висок, надеясь вышибить из противника сознание. Но силы, силы… Не было у Вани нужных сил. И в обычном-то случае не было, а уж сейчас, еще не оправившись после «встряски», он и подавно не мог рассчитывать на успех. А спасительное кольцо валялось где-то на полу.

– Убью!

– Убью!

Удар, удар… Со стороны схватка могла показаться смешной – настолько медлительными были движения соперников, настолько вялыми выпады, но люди дрались насмерть, прекрасно понимая, что пощады не будет. И хрипели друг другу:

– Лакей!

– Убийца!

– Я… спасаю людей!

– Убиваешь!

Между ними стояли принципы. Слова. Жизненные позиции и… И мачете.

И главное сейчас заключалось в том, что между ними стояло мачете. Потому что именно от него зависело, чьи слова захлебнутся в крови.

– Предатель!

Арнольд ударил Ваню в бок. Он полностью восстановился, а потому удар вышел крепким, да еще рядом с разрезом на животе, и Сиракуза вскрикнул от резкой боли, ослабил хватку, и Арнольд мгновенно освободил вооруженную руку.

– Сдохни.

Мачете вновь взлетело вверх, Ваня зажмурился, но…

Репортер уполз, но не сбежал. Не остался в уголочке, дожидаясь, чем закончится поединок, не сдался. Трясясь и подвывая от страха, шас прополз за стойку, где предусмотрительный Упций держал дробовик, и взялся за оружие. Репортеру было страшно и противно, он не хотел никого убивать, но не видел другого выхода. Он взялся за оружие и поднялся на ноги.

И в тот самый миг, когда мачете взлетело вверх, прицельный выстрел снес Арнольду половину головы.

Эпилог

«Непотопляемый Кувалда. Нельзя сказать, что результат грандиозной междоусобицы был предсказуем – свидетели показывают, что в Южном Форте шла настоящая война. Но и неожиданным его назвать трудно: одноглазый Кувалда в очередной раз доказал королеве Всеславе, что способен контролировать свою непутевую семейку…»

(«Тиградком»)

* * *

– А жалко, мля, что Чемофан, фурак такой, пулю схлопотал, – протянул одноглазый, разглядывая новенькую, свеженамалеванную картину «Величайший фюрер Кувалда вступает в освобожденный Южный Форт в сопровождении верных Шибзичей». Холст, масло, безвестный студент Суриковского за двойную цену. – Если бы он, фурак такой, выжил, то был бы законно повешен на рафость честным ребятам.

– И не говори, твое великофюрерское, – верноподданно поддакнул Копыто. – Удавить его было бы здорово, а то государственная виселица простаивает, мля, словно у нас веревка кончилась.

– А она не кончилась, – прежним, размеренным тоном продолжил одноглазый и вдруг посмотрел на уйбуя. Оценивающе посмотрел, словно мысль какая в голове образовалась случайно. – Но непонятно, мля, кого к веревке той прицепить ненафолго?

– Гнилича какого, или Дурича, – предложил Копыто. – Их много развелось.

– И ханцлеров тоже развелось, – заметил Кувалда.

– Один всего, – уточнил уйбуй. – Был.

– Фля семьи это много.

– Дык он уже в отставке давно. – Копыто умильно улыбнулся. – И ничо такого боле не замышляет.

– И фолю мне вернуть не замышляет, которую заныкал тогфа?

– Так доля та в вискиделательную машину вложилась, – хладнокровно ответил уйбуй. – И Дуричи тупые ее бетонной плитой придавили.

– Жалко, что ее, а не тебя.

– Не, совсем не жалко, ни хрена. Вискиделательную машину жалко, а вот то, что я уцелел – не жалко, а очень даже хорошо.

Преданности, с которой Копыто смотрел в единственный глаз фюрера, могла бы позавидовать самая верная на свете собака. «Умру за тебя, коль прикажешь!» – обещал пламенный взгляд уйбуя и не позволял фюреру заподозрить неладное.

«Он будет денег требовать, но ты не тушуйся, – втолковывал Ваня. – Доказательств у Кувалды никаких нет, говори, что все вложил в винокурню, и он отстанет. Теперь все от тебя зависит, это дело отработаешь, то и получишь».

А отрабатывать было что: честный Сиракуза сохранил для Копыто изрядную сумму, вот ее-то, родимую, уйбуй и защищал, изо всех сил создавая на физиономии нужное выражение.

– То есть ты все-все-все свои бабки в вискифелательную махинацию ухнул? – с подозрением осведомился Кувалда.

– Все-все-все, – подтвердил Копыто.

– Ифиот, мля.

– Для семьи старался, твое великофюрерское.

– Фля семьи старайся, но себя не забывай.

– Можно я запишу?

– Я те запишу, мля, грамотей хренов. – Одноглазый помолчал. – На какие шиши я теперя Форт восстанавливать буфу, а?

Бывший канцлер уныло развел руками, всем своим видом показывая, что о «шишах» каких-то ему ничего неизвестно.

– А может, повесить тебя все-таки, а? Как изменщика и растратчика?