Голубой Лабиринт

Престон Дуглас

Она скользнула под другую арку, в комнату, наполненную чучелами перелетных птиц, и оттуда в самые странные области подвала: коллекция случайных предметов Антуана. Здесь были двухстворчатые книжные шкафы полные такими странными вещами, как парики, дверные ручки, корсеты и планшетки от них, обувь, зонты и трости, наряду с причудливым оружием – пищалями, пиками, шестиперами, алебардами, секирами, копьями, бомбардами, и военными молотами. Рядом находилась комната полная старого медицинского оборудования, судя по всему, как для лечения людей, так и для ветеринарных целей, некоторым из них, очевидно, много пользовались. После этого, как ни странно, коллекция боевого оружия, мундиров и различных видов снаряжения, начиная примерно с Первой мировой войны. Констанс остановилась, чтобы рассмотреть с некоторым интересом обе медицинские и военные коллекции.

А потом пошли орудия пыток: медные быки, дыбы, тиски, железные девы, и, самое уродливое из всех, груша страданий. В центре комнаты расположилась плаха, с топором, лежащим неподалеку, рядом кусок скрученной человеческой кожи и длинные волосы: отголоски некоего ужасающего события, которое произошло здесь пять лет назад, примерно в то время, когда агент Пендергаст стал ее опекуном. Констанс смотрела на все эти устройства с отстраненностью. Она не была особенно обеспокоена этим абсурдным свидетельством человеческой жестокости. Наоборот, они только подтверждали, что ее взгляд на человечество был правильным и не нуждался в пересмотре.

Наконец, она подошла к комнате, которую искала: химическая лаборатория Антуана. За распахнувшейся дверью лес из стеклянной посуды, колонное оборудование для перегонки, титровальные наборы, и другие аппараты конца девятнадцатого и начала двадцатого века приветствовали ее взгляд. Годы назад она провела некоторое время в этой особенной комнате, помогая ее первому опекуну. Она никогда не видела ничего подходящего. Тем не менее, она была уверена, что, если Антуан и унаследовал что-то от своего отца – оно будет находиться здесь.

Констанс поставила электрический фонарь на стол из мыльного камня и огляделась. Она решила начать свои поиски с дальнего конца комнаты.

Химические аппараты выстроились на длинных столах, покрытые по большей части толстым слоем пыли. Она быстро прошлась по ящикам, находя много нот и старых бумаг, но ничего, предшествующего Антуану, и все записи были посвящены собственным уникальным исследованиям Антуана, в основном кислотам и нейротоксинам. Просмотрев все ящики, и ничего не найдя, Констанс перешла к старым дубовым шкафам, стоящим вдоль стен, еще полных рабочими химикатами за фасадами из рифленого стекла. Она осторожно просмотрела и бутылки, и флаконы, и ампулы, и оплетенные бутыли, но все они были помечены аккуратным каллиграфическим почерком Антуана – ничего с почерком Иезекии, который, как она знала по ее научным исследованиям, был неразборчивым и остроконечным.

После того, как Констанс обыскала содержимое шкафов, она осмотрела двери, ящики, днища, крышки и петли, на наличие каких-либо скрытых отсеков. И почти сразу нашла один: большое пространство за ящиком в одном из столов из мыльного камня.

Потребовалась лишь секунда, чтобы найти запирающий механизм, и открыть пружину. Там, внутри отсека, стояла большая винная бутыль, полная жидкости, с этикеткой, которая гласила:

Трифлатная Кислота

CF₃SO₃H

Сентябрь 1940

Бутылка настолько была хорошо запечатана, что стеклянная пробка была аккуратно глазирована, прогрета и спаяна со стеклянным узким горлышком. Тысяча девятьсот сороковой год – слишком поздно, чтобы быть чем-то от Иезекии. Но почему она была спрятана? Констанс сделала мысленную заметку, чтобы изучить эту кислоту, о которой она никогда не слышала.

Она закрыла отсек, отвернулась, и продолжила свой поиск.

Первый осмотр лаборатории не выявил ничего ценного. Необходим более тщательный поиск.

Оглядевшись с фонарем, она отметила, что один из стенных шкафов был прикреплен к камню анкерными болтами, которые, по-видимому, однажды в далеком прошлом, были сняты и снова закреплены.

Взяв длинный кусок металла, она выкрутила болты, один за другим, высвобождая их из раскрошившегося камня, пока шкаф можно было отодвинуть от стены. За ним она обнаружила древнюю, червивую кожаную сумку, кожа которой заплесневела и была изъедена паразитами.

Это был саквояж подобный тем, который торговец патентованными лекарствами, мог бы носить с собой, чтобы размещать образцы. Когда она вытащила его и перевернула, то различила остатки сложной золотой штамповки викторианской эпохи, в форме крупного густого узора из завитков и переплетенных лоз, листьев и цветов. Она едва смогла разобрать надпись:

ЭЛИКСИР – КОМПЛЕКС ИЕЗЕКИИ

и

ЖЕЛЕЗИСТОЕ ОБЩЕУКРЕПЛЯЮЩЕЕ

Отодвинув в сторонку стеклянную посуду, она положила саквояж на стол и попыталась открыть его. Он был заперт. Однако быстрый рывок сорвал старые петли.

Чемодан был пуст, за исключением высушенной мыши.

Она вытряхнула мышь, подняла саквояж, и перевернула его, чтобы осмотреть заднюю стенку. Там ничего не было; ни щелей, ни швов. Снова перевернув саквояж, она приостановилась, подняла его и встряхнула.

Казалось, там было что-то тяжелое скрытое под двойным дном. Быстрая надсечка ножом вдоль основания саквояжа раскрыла тайный отсек, в котором находился старый и немного пыльный кожаный журнал. Она вытащила его и открыла на первой странице. Весь лист был покрыт неразборчивым, остроконечным почерком.

Констанс быстро просмотрела страницу. Затем она пролистала журнал, пока не дошла до последних листов. И после этого она принялась читать – читать о другой женщине по имени Констанс, известной любившей ее семье под уменьшительным именем Станза...

Глава 52

6 сентября 1905 года.

Темнота. Я нашел ее в темноте – в состоянии так не похожем на мою Станзу! Она одна из всех людей могла разыскать свет. Даже в ненастную погоду со сгустившимся над городом сумраком, она всегда была первой, кто надевал шляпку и шаль, готовясь пройтись вдоль берега Миссисипи в поисках малейшего лучика солнца, просочившегося сквозь облака. Но сегодня я нашел ее в гостиной, лежащей на шезлонге в полусне, с плотно закрытыми от света шторами. Она, казалось, удивилась моему присутствию, начала едва ли не извиняться. Без сомнения, это какой-то нервный приступ, или, возможно, женское недомогание; она самая сильная из женщин, и самая лучшая, и я больше не буду беспокоиться об этом. При помощи гидроксония я ввел ей дозу эликсира, и это значительно ее успокоило.