Голубой велосипед
Шрифт:
После ужина семья перешла в жарко натопленную и ярко освещенную свечами елки и огнем камина гостиную. Камилла подарила Леа великолепное ожерелье, принадлежавшее ее матери.
– Камилла, это просто чудо! Я не могу его принять.
– Прошу тебя, любимая. Доставь мне это удовольствие.
Леа устыдилась скромности собственного подарка: сделанного пером портрета мальчика. Камилла прижала его к груди.
– Ничего приятнее ты не могла мне подарить. Ты позволишь, я отправлю его Лорану?
– Он твой. Делай с ним все, что хочешь.
Франсуаза и Лаура получили по красивому золотому браслету,
Руфь и Бернадетта вручили законченные ими накануне вечером вязаные перчатки, шарфы, носки и свитера. Каждый постарался в меру своих возможностей порадовать остальных. Сестры де Монплейне оделили своих племянниц отрезами теплой ткани на пальто. После раздачи подарков установилась, как обычно под Рождество, особая приподнятая атмосфера, и все, слушая, как Франсуаза исполняет фугу Баха, на время забыли о горе, войне, личных невзгодах.
Впервые Леа подумала об Изабелле без слез и внутреннего протеста. Чья-то рука сжала ей ладонь. Она не отстранилась, хотя и узнала тонкие пальцы Камиллы.
Франсуаза прекратила играть. У двери раздались аплодисменты. Все обернулись. В вестибюле стояли Отто Крамер и Фредерик Ханке. Франсуаза встала и подошла к ним. Чуть погодя они прошли в гостиную.
– Месье, ваша дочь настояла на том, чтобы мой товарищ и я посетили вас, – сказал лейтенант Крамер. – Мы спустились послушать Баха, – обратился он к Пьеру Дельмасу. Моя мать – превосходная пианистка, она очень любит Баха. Разрешите мне, несмотря на войну, пожелать вам счастливого Рождества.
Щелкнув каблуками, он направился к двери.
Против ожидания именно Камилла предложила:
– Давайте в этот рождественский вечер забудем, что мы враги. Выпейте вместе с нами.
– Спасибо, мадам Камилла, – сказал Фредерик Ханке.
– Heilige Weinachf [16]– пожелала она.
– Светлого Рождества! – по-французски ответили немцы.
– Лейтенант, вы говорите, что ваша мать музыкантша. А вы сами не играете? – жеманно спросила Лиза.
– Он один из лучших пианистов Германии, – произнес его спутник.
– Не верьте ему, мой товарищ преувеличивает.
– Но, лейтенант…
– Фредерик, помолчите.
– Лейтенант, пожалуйста, сыграйте нам что-нибудь, – попросила Франсуаза.
Все головы повернулись в сторону девушки. Смущенно покраснев, она опустила глаза. Страстная любовь Франсуазы к музыке была известна. Она не пропускала ни одного концерта в Бордо. Разве не отправилась она на открытие музыкального сезона, несмотря на порицание Руфи и тетушек, послушать "Самсона и Далилу" и "Болеро" Равеля? Но попросить немецкого офицера сыграть!
– Если ваш отец, мадемуазель, позволит, мне это доставит удовольствие.
– Пожалуйста, господин офицер. Моя жена очень любит музыку, – затягиваясь сигарой, сказал Пьер Дельмас с отсутствующим видом. Лицо его было багровым.
Отто Крамер сел за рояль.
– Увидишь, он сыграет нам Вагнера, – шепнула Леа Камилле.
Из деликатности, которая всех тронула, он исполнил несколько пьес для фортепиано Дебюсси. Когда затих последний
На следующий день после рождественской ночи Лоран д'Аржила бежал вместе с другом из лагеря в Вестфаленгофе. Они воспользовались нарядом на заготовку дров вне лагеря и сообщничеством двух своих товарищей по плену. Побывав в медпункте, где их записали больными, те смешались с маленьким отрядом после его переклички. В лесу Лоран и его друг спрятались под хворостом. Холодало, падал снег, день был сумрачным, и охрана, сократив время выполнения наряда, пересчитала пленных: счет сходился. Маленький отряд направился в лагерь.
Опьянев от радости, Лоран и его спутник выбрались из укрытия и полетели навстречу свободе. Лежал глубокий снег. Через полчаса им пришлось остановиться, они задыхались. К тому же следовало сбросить лагерные лохмотья. За долгие дни плена Лоран соорудил себе двубортный пиджак из черного доломана голландского жандарма, натянул два присланных Камиллой свитера. Его одеяние дополняли перчатки на меху, башмаки, раздобытые Франсуазой, и фуражка вроде тех, что носят торговцы углем. В рюкзаках лежали еда и пуховики. Они двинулись в сторону станции Ястров, находившейся от них в 40 километрах.
Первую ночь они провели у шоссе, в домике обходчика. На следующий день миновали Ястров. На его улицах еще сохранялись рождественские украшения, тесно обнявшиеся парочки шли на танцы. Через открытую дверь пивной вырвался сопровождаемый звуками баяна теплый, насыщенный винными парами и табачным дымом воздух… Они заспешили к станции в надежде на попутный поезд. Но все проходившие поезда шли в противоположном направлении. Окоченев, они укрылись в стоявшем на запасном пути вагоне. Несмотря на спальные мешки, до рассвета они мучились от холода.
Уже в конце этой долгой ночи они вскочили без билетов в поезд на Шнайдемюль. В течение шести дней им пришлось ехать в вагонах с картошкой, со скотом и гравием. Иногда они садились без билетов в пассажирские поезда, где старались смешаться с толпой. Знание Лораном немецкого языка не раз спасало их от задержания. Так они проехали Франкфурт-на-Одере, Котбус, Лейпциг, Галле, Кассель, Франкфурт-на-Майне. В Майнце они переправились через Рейн в будке тормозного кондуктора.
Их похождениям пришел конец в Бингербрюке перед расписанием поездов, где спутник Лорана, не знавший немецкого языка, не смог ответить обратившемуся к нему полицейскому. Предполагая, что у него есть сообщник, его не схватили сразу же. Видя издали, что тот сидит спокойно, Лоран направился к нему, но тут его спутник внезапно вскочил и бросился бежать к проходившему товарному поезду. Оба успели вскочить на платформу, пока полицейские бежали по перрону. К несчастью, поезд остановился, и немцы с револьверами в руках задержали их. Не слишком с ними церемонясь, их приволокли на привокзальный пост полиции. Атмосфера изменилась, когда Лоран ответил на вопросы на прекрасном немецком языке. Им дали горячего супа с мясом, выразив изумление по поводу того, что им удалось совершить. Затем их поместили в городскую тюрьму, а на другой день под надежным сопровождением трех охранников снова отвезли в Вестфаленгоф.