Голые среди волков
Шрифт:
И в самом деле, на лице Цвайлинга застыла улыбка.
– Стоит мне захотеть, – сказал он, – стоит мне захотеть, и вы сегодня же загремите в карцер… – Он добродушно прищурился, следя за реакцией Гефеля.
Затем Кропинский и Пиппиг увидели, как Цвайлинг, осклабившись, провел себе пальцем поперек горла.
– Смотри, кажется, дело дрянь, – испуганно прошептал Пиппиг.
На лице Гефеля ничего не отразилось. Он все так же неподвижно стоял перед эсэсовцем. Но мысль его лихорадочно работала. «Ему наверняка
Цвайлинг вдруг поднял голову. Зловещий гул самолетов раздавался как раз над складом. Шарфюрер долго прислушивался к грозному реву, потом опять перевел взгляд на Гефеля. Оба молча смотрели друг другу в глаза, и каждый думал свое. Маловыразительное лицо Цвайлинга не могло служить зеркалом его мыслей, и только моргающие глаза показывали, что за узким лбом идет мучительная работа.
– Но я не захочу… – после долгой паузы произнес он.
– Знать бы, что он замышляет, – взволнованно прошептал Пиппиг.
Кропинский отозвался шепотом:
– Неужели посадит в карцер?
Внезапно кровь бросилась Гефелю в голову: он догадался, чего хочет Цвайлинг. От неожиданности он даже потерял дар речи. Цвайлинг почувствовал, что Гефель его понял. Испугавшись собственной смелости, он сел за стол и начал бесцельно перебирать бумаги. Испытующий взгляд Гефеля лишал его уверенности, но идти на попятный уже было поздно. Решающее слово было произнесено. И он еще более доверительно промолвил:
– Пока эта моль здесь, она в безопасности…
Теперь он высказался уже совсем недвусмысленно. В Гефеле боролись противоречивые чувства. Все, что до сих пор угнетало его, было отброшено одним махом, и он наконец увидел возможность надежно спрятать ребенка. Гефель решительно шагнул к Цвайлингу. Тот вдруг испугался. Он затряс указательным пальцем перед лицом Гефеля и прокаркал:
– Если вас накроют, виноваты будете вы, а не я! Вы меня поняли?
Отбросив всякую осторожность, Гефель ответил:
– Даже очень хорошо.
Цвайлинг, опасаясь, что зашел слишком далеко, сделал над собой усилие. Он сердито кивнул в сторону ребенка и обычным повелительным тоном скомандовал:
– Убрать!
Гефель взял мальчика на руки и направился к выходу. Когда он был уже у двери, Цвайлинг окликнул его:
– Гефель! – Их взгляды скрестились. Цвайлинг прищурился: – Вы хотите выйти отсюда живым, а?
Наступила пауза. Они, казалось, прощупывали друг друга.
– Так же, как и вы, гауптшарфюрер! – ответил Гефель и поспешно покинул кабинет.
Видя, что Гефель взволнован, Пиппиг благоразумно удержался от расспросов. Гефель глубоко вздохнул.
– Отнеси его на прежнее место, – сказал он, передавая Кропинскому ребенка.
Кропинский хотел что-то спросить, но Пиппиг цыкнул на него:
– Неси, живо!
Кропинский, прижав к груди ребенка,
Ожидаемая катастрофа не разразилась, но вместо нее создалась совершенно новая и пока еще не поддававшаяся оценке ситуация. Гефель был не в состоянии что-либо объяснить, однако Пиппиг и не требовал этого. По тому, как он взглянул на Гефеля, было видно, что он догадывается о содержании разговора в кабинете. Помолчав, Гефель медленно повернулся и, тяжело ступая, ушел в канцелярию. Пиппиг не последовал за ним.
Злобными глазами Цвайлинг наблюдал за тем, что происходило за стеклянной перегородкой. Ведь они стали теперь его сообщниками. Гауптшарфюрера так и подмывало наброситься на них, заорать и в привычном опьянении властью утопить свою неуверенность. Но вдруг он испуганно обернулся: вдалеке совершенно отчетливо раздалось громыханье – одна за другой рвались бомбы. Разинув в ужасе рот, он смотрел в пустоту и прислушивался. Потом нервно потер щеку, словно проверяя, выбрита ли она.
Воздушная тревога застала шестнадцать санитаров в тот момент, когда они в необычном обмундировании выстроились перед административным зданием.
Заключенные разбегались по баракам. На дороге, ведущей к лагерю, было оживленно. Рабочие команды бегом устремлялись к воротам. Эсэсовцы спешили в свои убежища.
В связи с тревогой в кабинете Швааля собралась лагерная администрация, и, когда Райнебот вошел доложить о прибытии санитарной команды, начальник лагеря нервно повернулся к коменданту:
– Что такое?.. Ах да!
Он небрежно махнул рукой: мол, сейчас не до речей. Пусть команда немедленно приступит к своим обязанностям.
Гул самолетов наполнял воздух. Где-то неподалеку слышались разрывы.
Райнебот вышел из здания и в своей обычной манере передал санитарной команде приказ начальника лагеря:
– Можете разлетаться!
Кён крикнул:
– Санитарная команда, смирно! – Шеренга застыла. – Налево! Бегом… марш!
Райнебот насмешливо глянул им вслед, вздохнул и поспешно удалился в бомбоубежище.
Вокруг не было видно ни души, только шестнадцать санитаров в непривычных касках рысцой бежали по наружной территории лагеря. Усмехаясь, они понимающе подмигивали друг другу.
Над ними с ревом проносились бомбардировщики, грохотали разрывы.
Где это – в Гота или в Эрфурте?
У наружной цепи постов Кён доложил начальнику караула о прибытии команды и с особым удовольствием молодцевато гаркнул:
– Четыре человека – к казармам эсэс! Четыре – к интендантскому складу! Четыре – к войсковым гаражам! Остальные со мной – к домам начальства! Через десять минут после отбоя команде быть здесь в полном составе. Ясно?
– Так точно! – ответили санитары хором.