Горбун, Или Маленький Парижанин
Шрифт:
После представления Гонзаго встретился со своим фактотумом в вигваме, рядом с поляной Дианы. Там в одиночестве сидела принцесса. Она ждала.
Когда Гонзаго собрался было уходить, чтобы не спугнуть дичь, на которую он расставил силки, в вигвам, смеясь, ввалилась компания наших повес. Они уже позабыли все свои невзгоды и на чем свет бранили балет и кантату. Шаверни передразнивал хрюканье дикарей, Носе, выводя невероятные рулады, пел: «Сын Каледонии, бессмертен и велик…»
— Вот это успех! — надрывался коротышка Ориоль. — Бис! Бис! И костюм ее тоже чего-нибудь стоит.
— А, значит, и ты тоже! — подхватили его товарищи. — Ориоль достоин лаврового венка!
— Как бессмертный сын площади Мобер!
Увидев Гонзаго, шутники мгновенно умолкли. Все, кроме Шаверни, вспомнили, что они придворные, и принялись исполнять свой долг.
— Наконец-то мы нашли вас, кузен, — проговорил Навайль. — А то мы уже начали беспокоиться.
— Без нашего милого принца и праздник не праздник! — воскликнул Ориоль.
— Послушай, кузен, — без улыбки промолвил Шаверни, — тебе известно, что тут происходит?
— Тут происходит много чего, — ответил Гонзаго.
— Иными словами, — продолжал Шаверни, — тебе рассказали о том, что совсем недавно случилось на этом самом месте?
— Я ввел его светлость в курс дела, — сообщил Пероль.
— Это о человеке с морским палашом ? — поинтересовался Носе.
— Смеяться будем позже, — отрезал Шаверни. — Благосклонность регента — мое последнее достояние, да и то я получаю его из вторых рук. Поэтому мне хотелось бы, чтобы мой высокочтимый кузен был в курсе событий. Если мы можем помочь регенту в его поисках…
— Принц, мы всецело в вашем распоряжении, — послышались голоса.
— И кроме того, — продолжал Шаверни, — это дело Невера, всплывшее через столько лет, занимает меня больше любого романа. Кузен, у тебя есть хоть какие-нибудь подозрения?
— Нет, — ответил Гонзаго.
И тут же, словно в голову ему пришла какая-то мысль, добавил:
— Впрочем, есть один человек…
— Что за человек?
— Вы слишком молоды и не можете его знать.
— Как его зовут?
— Этому человеку, — продолжал размышлять вслух Гонзаго, — вполне может быть известно, чья рука поразила беднягу Филиппа де Невера.
— Его имя? — со всех сторон послышались голоса.
— Шевалье Анри де Лагардер.
— Он здесь! — опрометчиво воскликнул Шаверни. — Конечно, это человек в черном домино.
— Что такое? — оживился Гонзаго. — Вы его видели?
— Дурацкая история. Мы, разумеется, в жизни не видели этого Лагардера, кузен, но если он случайно оказался на этом балу…
— Если он случайно оказался на этом балу, — подхватил принц Гонзаго, — то я возьмусь показать его королевскому высочеству убийцу Филиппа де Невера!
— Я здесь! — произнес позади них чей-то низкий, мужественный голос.
Услышав его, Гонзаго вздрогнул так, что Носе пришлось поддержать принца, чтобы он не упал.
7. АЛЛЕЯ
Принц Гонзаго помедлил, прежде чем обернуться. Видя его замешательство, клевреты сбились с толку и растерялись. Шаверни нахмурился.
— Это и есть человек по имени Лагардер? — спросил он и положил ладонь на эфес шпаги.
Наконец Гонзаго обернулся и бросил взгляд на человека, произнесшего: «Я здесь!» Тот стоял неподвижно, скрестив руки на груди. Маски на его лице не было.
Гонзаго с трудом выдавил:
— Да, это он.
Принцесса, поначалу погруженная в свои думы, при имени Лагардера, казалось, спустилась на землю. Теперь она внимательно слушала, но встать с места не решалась.
Этот человек держал в руках ее судьбу.
Лагардер был одет в придворный костюм из белого атласа, шитого серебром. Это был все тот же красавчик Лагардер, даже в большей степени, чем раньше. Его фигура, ничуть не утратив гибкости, стала более внушительной. Лицо его светилось умом, волею и благородством. Неизъяснимые кротость и печаль смягчали его пылающий взор. Страдание идет на пользу людям великодушным, и перед Гонзаго стоял великодушный человек, который много страдал. Но в то же время он походил на бронзовую статую. Подобно тому, как ветры, дожди, снега и грозы бессильны перед бронзой, так и время, усталость, горе, радость и любовь не оставили следа на гордом облике этого человека.
Он был молод и красив; золотисто-коричневатый оттенок, оставленный на его коже испанским солнцем, очень шел к его белокурым волосам. Контраст был удивительный: гордое и смуглое лицо солдата в обрамлении мягких кудрей.
На балу можно было найти не менее дорогие и ослепительные костюмы, чем у Лагардера, но такой осанки не было ни у кого. Лагардер выглядел, как король.
Он даже не ответил на жест Шаверни, который явно гдтов был распетушиться. Шевалье лишь быстро взглянул на принцессу, словно хотел сказать: «Подождите», после чего взял Гонзаго за правую руку и отвел в сторонку.
Гонзаго и не пытался сопротивляться.
Пероль вполголоса предупредил:
— Господа, будьте наготове.
Шпаги были тотчас вынуты из ножен. Госпожа Гонзаго встала между двумя собеседниками и кучкой молодых повес.
Лагардер молчал, и Гонзаго сам спросил у него прерывающимся голосом:
— Сударь, что вам от меня нужно?
Они стояли перед люстрой, их лица были ярко освещены. Оба побледнели, их взгляды скрестились. Через несколько секунд Гонзаго от напряжения заморгал и опустил глаза. Яростно топнув ногой, он попытался высвободить руку и повторил:
— Сударь, что вам от меня нужно?
Но его рука попала в железные клещи. Он не только не сумел высвободиться, но и почувствовал нечто странное. Лагардер все так же невозмутимо продолжал сжимать ему руку. Пальцы Гонзаго хрустнули, словно в тисках.
— Вы делаете мне больно! — выдавил он; пот струился у него по лицу.
Анри не ответил, продолжая стискивать руку врага. У Гонзаго вырвался сдавленный крик боли. Его правая рука невольно перестала сопротивляться. Тогда Лагардер, все такой же безмолвный и холодный, сдернул с руки у него перчатку.